Без боя не сдамся - страница 10
– Вот.
Маша не взяла, придержав ладонью:
– Ты мне жизнь спас, а я даже не поблагодарила… Можешь слушать, сколько хочешь.
Парень пожал плечами. По его лицу было видно, как борется в нём желание оставить айпад и решимость отдать его. Он всё же покачал головой и сказал:
– Нет. Спасибо. Нам нельзя слушать мирскую музыку.
– Правда? – удивилась Маша. – Почему? Это же часть современной жизни, современной культуры.
– Нет. – Послушник настойчиво вложил планшет ей в руки.
– Но тебе же нравится, я видела!
Он лишь произнёс:
– Мне надо идти.
Под гитарные переборы вокалист Limp Bizkit чуть слышно простонал:
Задумчивая, Маша вернулась в станицу. Весь день, гуляя с друзьями по лесным зарослям, она то и дело всматривалась в тени, будто желая угадать за валунами и скалами, за мохнатыми лапами пихт красивое худощавое лицо. Она была рассеянна и пропускала мимо ушей увлекательные истории Никиты, который сыпал ими, как заправский гид.
Вечером после ужина, к всеобщему удивлению, Маша вызвалась помочь Семёновне вымыть посуду. Протирая вафельным полотенцем тарелки, Маша наконец спросила:
– Лидия Семёновна, а монахи из скита в станицу приходят?
– Из скита? – переспросила хозяйка. – Да зачем тебе?
– Так просто. Любопытно.
– Ну, они показываются иногда, когда нужно. По выходным батюшка в церкви служит, часто кто-нибудь с ним приходит: молебны поют, порядок наводят или чинят, если что сломалось. Монахи из Святодухова скита тихие все. Их почитай нету для нашего мира. Молятся да работают. У них там и коровы, и птица своя, и огороды. Да ты небось вчера сама видела. От работы не отлынивают. Не то, что наши лоботрясы.
– Там, наверное, строго у них?
– Не знаю, – ответила Семёновна, – говорят, батюшка хороший, отец Георгий. Настоящий такой. Вроде бывший афганец. У него пальца на руке нет – может, и правда, воевал. Хотя наш народ и языком потрепать не дурак.
– Спасибо, – улыбнулась Маша. – А вы на службы ходите?
– Бывает.
– А я ни разу не была.
– А ты сходи. В субботу. Только прикройся, – хозяйка обвела руками фигуру постоялицы, – ну, там, кофточку позакрытее, юбку длинную, если есть, платочек на голову. Батюшка хороший, но строгий. В восемь утра они начинают.
– Спасибо, – повторила Маша.
– На здоровье, – крякнула Семёновна.
Но, вернувшись к друзьям и их беззаботной трескотне, Маша махнула рукой на эту затею. «Похоже, я съезжаю с катушек. Он – монах, и не о чем тут думать».
Французского вина уже не осталось, но сливовая настоечка а-ля Семёновна на вкус была превосходна и веселила, как забористый виски. Из-под беседки в саду вечеринка вскоре переместилась на усыпанный серо-белой галькой берег реки. Под чернильным небом с частыми вкраплениями звёзд ребята разожгли костёр. Круглые камни, раскалённые пламенем, скоро начали трескаться с громкими хлопками. Под хохот друзей Вика с визгом отскочила, перевернув бутылку и пластиковые стаканчики на камни.
Из динамиков ноутбука страдальчески запела о фальшивой любви Рианна: Te amo, Te amo… She says to me…[3] Катя встала и, потянув Машу, по-мужски закрутила её, а потом, обхватив за талию, наклонила партнёршу до земли. Танцуя, они то шутливо обнимали друг дружку, прижимались и изображали страсть, то, щёлкая пальцами, как мексиканки, и подбирая другой рукой несуществующие юбки, выплясывали латину, вихляя бёдрами.
Привлечённые музыкой, подтянулись скучающие туристы и местная молодёжь. Окружив костёр со всех сторон, они хлопали и свистели расшалившимся девушкам. На смену Рианне зазвучало какое-то клубное безумие, разрывая динамики, и берег превратился в ночной клуб. Молодёжь бесилась, кто во что горазд.
Запыхавшаяся Маша присела на большое дерево, вцепившееся в берег сухими растопыренными сучьями, окружённое раздавленными жестяными банками из-под пива и пустыми бутылками. Из-за облака жёлтым зрачком выкатилась луна и уставилась на развлечения крошечных человечков.
Маше снова вспомнилось лицо монаха и подумалось, что, наверное, несчастье заставило красивого парня стать отшельником, и посреди безудержного веселья ей вдруг стало грустно.