Без четвертой стены - страница 12

— Знали, Олег. Но думали, что это так и надо. А если думали, что так не надо, то терпели, кривлялись перед ними, давали возможность жить, а сами страдали. Страдали, а все же кривлялись.

— И этим помогали театру гибнуть. По-мо-гали, Ангелина! Теперь его надо возродить. Нас новые стены не спасут, это уж точно. Играть можно и в сарае, но играть надо так, чтобы публика валом валила в этот сарай. Значит, дело в качественной перестройке театра. Давай посмотрим правде в глаза. Что делалось последние годы? Все шло самотеком. Мы подчинялись инструкциям и тащили телегу, без разбора нагруженную всяким хламом. Жизнь шла далеко впереди нас, она шла сама по себе, а мы сами по себе. И это страшнее пожара.

Он сел на тахту и обнял Лину за плечи, она почувствовала, что руки у него ледяные.

За ужином Ангелина Потаповна положила на стол пачку нераспечатанных писем: просьба помочь устроиться в театральную школу, благодарные отзывы об исполненной роли, приглашение на творческую встречу… Некоторые письма приводили Красновидова в умиление: «Одолжите денег…», «Где достать пособие для желающих заниматься мотоспортом?», «Правда ли, что Жан Габен имеет стадо коров и сам пасет его?»

Пришло письмо от старого друга — актера, Петра Андреевича Рогова. Выведенный на пенсию, актер со званием, отдавший тридцать лет жизни Драматическому театру, полный сил и желания работать, Петр Андреевич не мог смириться с почти насильственным уходом на покой, уехал подальше от родного театра, к своим землякам, поселился у сестры в далеком зауральском городке с суровым названием Крутогорск и скоро стал там нужным человеком. Привел в порядок заброшенный, бедствующий театрик. Сколотил из любителей-энтузиастов труппу. Фактически на одном энтузиазме обзавелся театральными костюмами, реквизитом, столярами и плотниками и всей необходимой машинерией. За малым количеством жителей Крутогорска спектакли делались быстро, шли недолго. Жители городка покровительствовали этому театру и охотно посещали его, сборы покрывали расходы, отзывы были самые добрые. Казалось, зрители пользовались любой возможностью, чтобы поддержать актеров, сами того не ведая, что для театра это было главным: актеры постоянно чувствовали, что они нужны тем, для кого они творят.

Узнав о горе, постигшем его прежних коллег, Петр Андреевич Рогов чуть ли не всей труппе Драматического театра написал соболезнующие письма, а Красновидова — с ним они были особенно близки и во многом обязаны друг другу в делах актерских — он звал в постскриптуме к себе в гости: «…если с работой будет совсем швах, соберись с духом да прикати. Украсишь скромные подмостки. Поживешь в тиши. Тайга, охота, рыбалка успокаивают нервы, возвышают душу». Красновидов отложил это письмо в сторону.

Лина фыркнула:

— А он не боится, что ты своим темпераментом эти подмостки разрушишь, а всех его подопечных сомнешь?

Нет, положительно Линина трезвость может привести иногда человека в уныние. Ну, что ей ответить? Красновидов смолчал и принялся за остывший ужин.

Ночью, когда Лина уже погасила свет, Олег Борисович спросил:

— Ты не знаешь, в котором часу завтра собираются у Валдаева?

— Не знаю точно, милый. Позвони ему утром пораньше, спроси.

— Я позвоню сейчас.

Судьба Драматического театра оказалась воистину драматичной. У актеров начался период безработицы. Устроить на работу можно любого специалиста, а вот актера… В театрах труппы, как правило, укомплектованы до отказа, с лишком, который некуда девать. Так, за некрасивые глаза, актера не уволишь, нет такого закона. Но и принять, если он безработный, тоже никто ни по какому закону не обязан. А что делать актерам, у которых театр сгорел, а их шестьдесят человек! Они не уволены, работать способны, они остались на улице по не зависящим от них обстоятельствам, безвинно, внезапно. И бесповоротно. Куда теперь? Врассыпную? Ну хорошо, рассуждали погорельцы, маститых, именитых возьмут в любой театр: они маститые. А рядовых? А молодежь? Неужто переквалифицироваться в управдомы? Актер-то — это общеизвестно — горд и от театра никуда.