Без четвертой стены - страница 4

стр.

Вспомнил, что на стенах висит коллекция фотографий. А роли! Целая библиотека красновидовских ролей, восемьдесят пухлых тетрадок, исчерканных, исписанных, мятых и драненьких. Он интуитивно дотронулся до бокового кармана, там лежала его восемьдесят первая роль.

Шапка с головы Красновидова слетела, мокрые пряди волос лезли на лоб, в глаза, он не чувствовал, что на снегу сидеть холодно. Сквозь треск пожарища до его ушей донеслась вырвавшаяся из чьей-то форточки джазовая музыка. Где-то веселились, где-то, забыв про сон, отплясывали буги-вуги. Потом звуки джаза перекрыл звон разбиваемых стекол. Лопнул и разлетелся вдребезги огромный фасадный витраж. Со звоном стекол смешалось едва слышное, но такое знакомое погудывание. Церковная звонница! Она подвешена над сценой у колосников и, видимо, жаром раскаленная, ропща и сердясь, молила снять ее с верхотуры. Дядя Яша — милый Квазимодо, где ты? Неужто под колосниками, рядом со своей дюжиной? Первейший мастер управлять этими непокорными чугунными существами, старый горбатенький фанатик, ты часами простаивал на узких дощатых перилах и, словно мифический возничий, захватив в кулак всю дюжину поводов, управлял этой колокольной стаей, заставляя ее волшебным голосом петь. Пели они упокойное, пели заздравное, били тревогу, славили Русь…

Цельноствольная смолистая балка, на которой эта стайка висела, занялась огнем, сопротивлялась, трещала, охваченная пламенем, и вдруг сдалась. Тяжела была стайка, неистов огонь, сломалась вековая дубовая крепь, рухнула звонница, исполнив последний реквием по храму своему, упала, проломив половицы сцены, исковеркав шестерни, полозья поворотного круга, и там, в глубине, отгудев до последнего вздоха, скончалась.


— Олег Борисович, вам плохо? Вставайте, вы же простудитесь. Вот ваша шапка. Пойдемте в сторонку.

Главный режиссер, поддерживая Красновидова, отвел его в сквер, скинул перчаткой снег со скамейки, усадил. Сел рядом. Лицо в саже, белые бороздки слез просыхали, невытертые. Обреченно спросил:

— Как вы думаете? Кто мог? Какая причина?

Красновидов долго не мог понять, к кому обращены эти вопросы.

— Вы меня? — он всматривался в постороннее, незнакомое лицо. — А, это вы…

— Вам плохо? Пойдемте, я провожу вас до дома.

— Я здесь… — ответил Красновидов. Его мутило, тупо болела голова.

— Пойдемте.

— Нет. Я здесь…

— Тогда простите меня. Пойду в милицию, там, видимо, уже приступили. Мужайтесь. — И ушел.

Красновидов не понял и этих слов главрежа. Не понял, кто к чему приступил и за что главрежа надо прощать. Он долго сидел, с трудом выходя из какого-то дремотного оцепенения, заметил, что, невзирая на мороз, идет дождь. Пожарные постепенно притушили огонь, дым смешался с паром и отвратительно вонял.

Ротозеи начали понемногу расходиться.

Красновидов попробовал подняться со скамейки и не смог. Поясница не слушалась.

Светало. Приехала милиция и оцепила пожарище. Громко сигналя, врезалась в толпу «скорая помощь» и увезла Красновидова.

Аккуратно, к десяти часам утра актеры и сотрудники театра явились на репетицию… Стояли группками, поодиночке, смотрели на остовы стен, на груды кирпича и горелых бревен, переговаривались между собой, как на панихиде. Плакали.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Состояние Красновидова внушало тревогу. Неделю метался в горячечном бреду, кричал, что ему выжигают глаза. Он лежал в одиночной палате. К нему никого не пускали.

Узнав о бедствии, постигшем театр, и о болезни мужа, Ангелина Потаповна спешно возвратилась из гастролей. Несколько дней подряд она осаждала кабинет главного врача, но безрезультатно. Отчаявшись, позвонила ему вечером домой:

— Мы не виделись месяц, вы должны понять. Я ничего не буду говорить ни о делах, ни о пожаре, только войду на две минуты. Профессор, это принесет ему облегчение, мы всегда так тяжело расстаемся…

Профессор почувствовал, что остановить ее нет возможности, и сдался:

— Хорошо, на две минуты. Приходите.

Появление Лины в палате не подействовало на Красновидова никак. Когда она села на койку и поцеловала его в лоб — «ох, какой он горячий», — Олег Борисович, уставившись неподвижными глазами в потолок, спросил: