Без права на ошибку - страница 5

Поднялся общий хохот и одобрительные выкрики.

— Цыц, Красюк! Ша, братва! — рявкнул Ростовский. — Студента не замать. Таких, как ты, Красюк, и ты, Серый, в нынешние времена на Руси — хоть пруд пруди. Куда ни плюнь — в жигана попадешь. Оба вы — лапти на одну ногу, А он на Киевщине в отряде «Маруси» гулял, в Бутырке гноился, с самим Петлюрой знавался и прочая и прочая… Вы — салаги, ничего подобного и в глаза не видывали. В кого это ты, Красюк, уродился? Кукушкин ты сын, не иначе, только-только вылупился, а уж других из гнезда норовишь вытолкнуть, чучело гороховое!

— Промежду прочим, я — вор в законе, атаман. — Красюк подтянул штаны, узлом завязал на животе полы пестрой рубахи с чужого плеча. Круглое конопатое лицо его посерело, одна щека нервно задергалась.

— Цыц сказано — и баста! — Моряк властно смерил Красюка снизу вверх презрительным взглядом. — Не валяй дурочку, от твоего прошлого одно звание и осталось. Кончай рисоваться, потому как пользы от тебя, как от прошлогоднего снега… Курчавый, укороти и Серого, толку в людях не понимает, а туда же. Блином масляным стлался, когда в «малину» просился, а теперь, гляди-ка, кум королю, еще и права качает.

Сразу все стихло. «Малина» прекрасно знала, что с Ростовским шутки плохи. В припадке гнева здравый рассудок в нем мутился и частенько уступал место неудержимой ярости. Не забылся и последний случай, когда он у всех на виду ударом кулака отправил к праотцам за неугодное единственное слово самого преданного своего слугу-помощника Ваньшу. С того дня правой рукой Ростовского стал Курчавый — человек крутого нрава, озлобленный на весь мир.

— А теперь спать, братва. Через час, кого нужно, разбудят.

Ростовский кивком головы пригласил Студента следовать за собой в кабинет.

— И тебе, браток, вздремнуть не помешает. Будешь иметь отдельный угол, вон там, где лежит матрац и подушка, а одеяло у тебя есть свое, — он потрепал Студента за борт шинели, — Скоро что-нибудь получше раздобудем.

— Бывало и похуже — обходилось, — бодро ответил Студент. — А вот поспать и вправду надо бы: устал с дороги.

Он лег, укрылся мокрой шинелью, но теплее от этого не стало. Лишь на короткое время забылся в полусне-полудреме. Когда открыл глаза, за столом на месте Ростовского увидел Курчавого. Тот сидел, опустив голову. На оголенных по локоть руках хорошо различалась татуировка. На запястье левой — кинжал, обвитый змеей, на правой — цветок тюльпана, проткнутый кинжалом.

— Печь бы затопить, что ли, — сказал Студент, — подсушиться малость требуется, холод собачий.

Курчавый зевнул и сплюнул сквозь зубы.

— Какие мы нежные… Может, и шмару тебе приволочь с пуховой периной? — ехидно спросил он и замолчал, поглядывая с ухмылкой на Студента. Потом вытянул жилистую шею и усердно почесал за воротом рубахи. — Покормишь тут вшей недельку-другую, и от твоего благородства пшик останется. Ишь чего захотел — подсушиться. И давай кончай играть на нервах, не то схлопочешь: как плюну из шпалера, и навсегда охолодеешь.

— И все-таки я хотел бы обогреться, — еще настойчивее повторил Студент. — Да и тебе тепло не во вред. А на испуг меня не бери — пуганый я.

— Ну топи печь, хрен с тобой. На меня не рассчитывай, обойдешься.

— Где у вас дрова? — Студент направился к выходу.

— Стой! Пойдешь со мной! — Курчавый указал на дверь: — Двигай!

Они вышли во двор. Студент направился к сараю, Курчавый — следом, не отставая.

— Ты что, вместо свечки ко мне приставлен? — спросил Студент незлобиво, набирая охапку дров.

— Поговори у меня еще, наговоришь на свою беду, — буркнул Курчавый.

На этом разговор оборвался. Возвращались прежним порядком: впереди с дровами — Студент, сзади налегке — Курчавый.

Вскоре в печи-голландке с веселым потрескиванием загорелись березовые дрова, потянуло теплом. Студент повесил шинель на спинку стула около печки.

Скоро Курчавого разморило. Он расстегнул рубаху, уронив отяжелевшую голову на грудь, зажмурился и захрапел. Студент тем временем подмел пол, протер грязное, засиженное мухами стекло фонаря, согрел в большом жестяном чайнике воду, промыл засаленный стол.