Без родины - страница 2

   Саша, переговорив с администратором, ведет меня в номер, где указывает на кровать с ржавой сеткой. Разложив матрац, я падаю на него и смотрю, как шевелятся Сашкины губы, сообщая мне что-то важное. К сожалению, мой мозг уже ничего не воспринимает. Усилием воли я пытаюсь отдать Саше ключи от машины, однако роняю их на пол. Веки смыкаются, и сон пожирает меня в свое темное брюхо..

   ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Сон! Сон-прострация, сон-смерть, сон-падение в ад. Он опять терзает меня, демон зла. Зачем ты вспомнил обо мне? Тебе мало, что ты отнял у меня родину? Мою Родину! Что я без нее? Что она без меня?

   Учеба в Политехническом институте традиционно заканчивается тремя месяцами армейского счастья. У нас летние сборы, мы в военном лагере посреди безжизненной пустыни на границе с Ираном. Наш командир - разжиревший на службе подполковник родом из Риги. На него страшно смотреть: по его огромной туше обильно течет пот. Он измучен, страдает от жары днем и ночью, и сейчас, сидя на канистре с водой в тени боевой машины, вымещает свое страдание на нас. А мы - я и Эльдар, стоим под солнцем в кирзовых сапогах на обжигающем песке, и в нашей фляжке на двоих остался последний глоток. Это наш глоток, это наш песок. Подполковник злится, ему не понять, почему мы смеемся. Все просто: в родной пустыне и жара не тяготит!

   А вечером, после отбоя, лежа на нарах в казарме, триста просоленных молодых мужчин дружно поют об этой прекрасной земле на всех языках, что ее населяют, и две гитары - моя и Эльдара звучат, как один инструмент.

   Тот глоток мы разделили, даже не подозревая, что он, по воле случая, был тем последним, что нам суждено было разделить по-братски. Все остальное делили так: небо и земля - Эльдара. Море и дома из известняка - тоже его. Мои: кровь, страх, пуля в спину, похороны тайком. И, конечно же, 'проклятые русские'.

   Лишь черная полоса с нового трехцветного флага над городом, наша. Нет, не общая, а и его, и моя. Тонкость, которая вряд ли понятна со стороны.

   Этот сон обычно продолжается так: Эльдар подлетает ко мне, сидя на двух пустых гробах, свежих, из необструганных досок. Слезает с них, открывает крышки и произносит:

  - Выбирай, какой хочешь! На моей земле ты можешь быть лишь тут. И учти, выбирать я предлагаю только тебе, исключительно по старой дружбе. Другие о таком даже мечтать не смеют! Так что?

   Вместо ответа я с укоризной смотрю ему в глаза. Эльдар усмехается, нарочито пожимает плечами. Говорит, что я прав - выбирать должен он, он на своей земле. С издевкой смеется, ловко запрыгивает в один из гробов, и резко, будто люк боевой машины, захлопывает его крышку. Сразу же из пустот между досками появляются окровавленные руки. Они ищут меня, чтобы запихнуть во второй, пока еще пустой гроб. От ужаса я хочу закричать, и кричу изо всех сил...

   Всегда так кричу, в разбитое моей рукой окно, прежде чем побежать вниз по лестнице с четвертого этажа. Успеть, успеть туда, где в ущелье улицы, на сорванной с петель жилого дома двери, бородатые националисты насилуют белое детское тельце. Ступени даются так медленно, что кажется, будто я не спускаюсь, а поднимаюсь. Добежав до проходной нашего учреждения, я обнаруживаю, что она закрыта, а вахтер, испугавшись беспорядков, спрятался - не найдешь. Вырваться из здания удается только через запасной выход, и оказывается, что уже поздно: на улице пусто, а насильники удаляются по проспекту на машине. Из закрытого багажника легковушки торчит, развеваясь на ветру, косичка с развязавшимся сиреневым бантом. Я оседаю на корточки и тупо смотрю перед собой, на оставленную насильниками дверь, с пятнами крови и семенем порока. Эх, Эльдар, Эльдар, какие ты оставляешь следы!

   Далее во сне я неожиданно переношусь на кладбище с православными крестами, где в ночном небе рядом с полумесяцем горит яркая восточная звезда. Я иду, держа в руках венок: 'Любимому папе...'. Вот я к отцу пришел, и я хочу покой!

  - Гриша! Гриша! Очнись! - вдруг слышу я, и открываю глаза. В номере гостиницы встревоженный Сашка и доктор в белом халате с мрачным лицом. Похоже, они собираются помешать моей встрече с отцом. Миленькие, хорошенькие мои, не надо меня спасать, я хочу вернуться в мой город!.