Без социалистического реализма - страница 9

Мещанский и Самцов, оскорбленные, обиженные, ушли на нос парохода.

— Вот это называется тихоня! — возмущался, потрясая благородными сединами Мещанский. — Подхалим в самом подлом и неприглядном виде, вот кто Телятников.

— Пресмыкающееся животное! — кипятился Самцов. И пока Базилевский целовал уже выше локтя руки пылающей жаром мадам Попадеевой и без особого сопротивления добрался до оголенного плечика, Мещанский и Самцов молча ходили в каюту, выпивали по стакану водки, возвращались к бочке, выпивали по кружке пива и, мрачные, шли обратно в каюту за водкой.

Уж под вечер разразился скандал. Мещанский сцепился с Самцовым. Они долго катались по палубе, но их, наконец, разняли, и они помирились, поцеловались, всплакнули и сообща, без предупреждения и не объясняя причины, начали бить баяниста. На пароходе раздавались крики, надрывно визжали женщины и плакали перепуганные дети.

В наступающих сумерках беспрерывно, как во время бедствия, сигналя, пароход пристал к пристани. Так и окончилась культурная вылазка.

На следующий день, в понедельник, предместкома Мещанский, с подбитым глазом, опухший, прошел мимо стола Телятникова не здороваясь и, сойдясь с Самцовым, громко, так, чтобы все слышали, сказал:

— Товарищ Самцов, мы стали жертвой подлой провокации! Вы думаете, некоторые настаивали на покупке бочонка пива просто так?..

Самцов с разбитой и заклеенной папиросной бумажкой нижней губой, решительно произнес:

— Пора вывести бузотеров на чистую воду!

Потом они оба пошли в кабинет Попадеева, а Базилевский стоял у двери и подслушивал.

А через неделю Попадеев подписал приказ об увольнении Телятникова «по собственному желанию».

В общем, — был Макар Петрович Телятников, и не стало Макара Петровича Телятникова. Бедный Макар, но сам во всем виноват. Нельзя злоупотреблять человеческим терпением.

До недавнего времени товарищ Пуповкин не знал, кто такой Мартын Задека. И если бы его, до недавнего времени, спросили: «А вы знаете Мартына Задеку?» — он, возможно, развел бы руками. Возможно, сказал бы: «А пес его знает, кто такой Мартын Задека, плевать я на него хотел!» Могло случиться и так, что он ухватился бы за этот невинный вопрос и написал бы в комиссию партийного контроля: «Распускаемые злостными элементами слухи о моем знакомстве с неким Мартыном Задекой являются наглым вымыслом, имеющим своей преступной целью подрыв авторитета честного партийного работника и члена КПСС с 1924 года (Ленинского призыва!). Категорически прошу принять строжайшие меры для пресечения… и т. д… по имеющимся у меня сведениям эти злостные, клеветнические слухи распространяет товарищ… и т. д… которого можно заподозрить со всем основанием в преступном нарушении постановления… и т. д. и т. п.»

В общем, до недавнего времени, товарищ Пуповкин ничего не знал о Мартыне Задеке.

Но вот недавно товарищ Пуповкин узнал, кто такой Мартын Задека. И не только узнал, но и начал его уважать, начал его слушаться, подчиняться ему. Впрочем, подчинялся он не самому Мартыну Задеке, — сей известный маг и халдей давно умер. А подчинялся Пуповкин духу покойного Мартына Задеки. Духу, который сидел в бутылке.

И началось все это следующим образом.

Жена товарища Пуповкина, как-то выпроваживая его утром на службу, сказала:

— Ты, Феденька, зашел бы по дороге на толкучку и купил бы ты, Федюнчик, лаврового листа у спекулянта. Во всей Москве лавровый лист только у него есть. Два рубля пакетик, из газеты склеенный. Лавровым листом хорошо суп заправлять…

По пути на работу Пуповкин сделал небольшой крюк и очутился на толкучке, что в самом центре Москвы, на Садовой, около зимнего цирка. Он живо разыскал единственного спекулянта лавровым листом, полез в карман за кошельком, чтобы достать два рубля, но в это время милиционер цап! — спекулянта за рукав:

— Иван Петрович, вы опять арестованы за беспатентную продажу лаврового листа. Сходим, Иван Петрович, у милицию.

Спекулянт спокойно собрал свои пакетики в чемодан и отвечает милиционеру:

— Хорошо, дорого-уважаемый Сергей Михайлович, давайте опять сходим в милицию.

Пуповкин хотел было воспользоваться этой идиллией, полез к спекулянту с двумя рублями, но тот отстранил его деньги и говорит: