Бездна (Миф о Юрии Андропове) - страница 32

Мысли Председателя КГБ прервал духовой оркестр, где-то впереди заигравший похоронный марш Шопена.

Входили на Красную площадь.

Да, все по протокольному ритуалу: на Историческом музее огромный портрет Суслова в траурной раме, приспущенные красные знамена с бантами черного крепа на древках, на трибунах — иностранные гости, дипломатический корпус, корреспонденты — и свои, и со всего света, тщательно отобранные «трудящиеся» (Юрий Владимирович досконально знал всю процедуру отбора). Глядя на ряды людей, которые занимали гостевые трибуны, слившиеся в единую серо-черную массу, он не без иронии подумал: «Тут моих людей, наверное, треть».

Стрелки часов на Спасской башне приближались к двенадцати.

Когда они поднимались на Мавзолей, прозвучал почтительный и в то же время требовательный голос:

— Поторопитесь, товарищи! Осталось полторы минуты.

Возле Андропова послышалось кряхтение, участившееся дыхание, он увидел, как двое дюжих молодых людей с откормленными спокойными лицами подхватили под локти Леонида Ильича Брежнева. Вся эта сцена была скрыта от зрителей стеной, отгородившей лестницу, ведущую вверх усыпальницы вождя мирового пролетариата. На трибуне Мавзолея вождь партии и государства под взглядами присутствующих, перед камерами фото— и кинокорреспондентов появился самостоятельно.

Выстроились по установленному ранжиру.

Часы на Спасской башне бесстрастно, казалось замедленно, пробили двенадцать раз.

Начался траурный митинг.

Все было привычно, узнаваемо, почти по-домашнему. Юрий Владимирович не вслушивался в слова говоривших, через какое-то время взглянул на ручные часы — было восемнадцать минут первого.

Вскоре он поймал себя на том, что опять смотрит на часы.

«Что это я? — Волнение охватило Председателя КГБ.— Ведь время не обозначено. Все начнется после траурного салюта».

Ничего не мог поделать с собой Юрий Владимирович Андропов — это осталось в нем с юношеской комсомольской поры, когда вдруг начинало неудержимо тянуть к чистому листу бумаги и рождались стихи. Это он придумывал романтические названия грозных операций, проводимых КГБ: «Океан», «Каскад», «Падающие звезды». И начало операций зачастую определяли не стрелки часов, а нечто опять-таки романтическое: первые минуты любимой телевизионной передачи, если даже она запаздывала или переносилась на другое время, день визита важного зарубежного гостя, который тоже мог быть перенесен, не совпасть точно с буквой дипломатического протокола.

Вот и сейчас: «после траурного салюта».

…Уже возле Кремлевской стены, у могилы, рядом с которой стоял гроб Главного Идеолога партии, окруженный родными и самыми близкими соратниками, Андропов стал вслушиваться в «прощальное слово», которое тяжко, с хрипом, произносил Брежнев, вернее, в финал этой мучительной речи:

— …Прощаясь с нашим товарищем, я хочу сказать ему…— По щекам Леонида Ильича текли слезы,— Я хочу сказать: спи спокойно, дорогой друг. Ты прожил великую и славную жизнь…

«Вряд ли старцу предстоит спокойный сон,— не мог преодолеть себя Председатель КГБ и еле подавил улыбку,— Если бы он знал…»

Лакированная крышка скрыла от присутствующих усопшего. Бесшумно закрылись крючки на краях гроба, который стал опускаться в могилу.

Могила находилась совсем близко от места последнего успокоения товарища Сталина. И сейчас вождь всего прогрессивного человечества, генералиссимус, корифей многих наук, гениальный полководец, друг всех детей земного шара и прочая, и прочая со своего постамента как бы в пол мраморного взгляда наблюдал за всем происходящим. Наблюдал явно не без интереса: очень скоро в преисподней с ним воссоединится его верный, даже неуклонный ученик и продолжатель, несмотря ни на что, великого сталинского дела: ведь это при нем началась карьера Миши Суслова, под его неусыпным присмотром.

«Давай, Миша, давай! Поспеши. Есть о чем поговорить. Мало у меня здесь достойных собеседников из сегодняшнего Советского Союза. Правда, жарковато тут у нас, даже чересчур жарковато. И обслуга, челядь чертова, наглая и даже омерзительная. Да ничего! Стерпится. Привыкнешь. В нашем распоряжении — вечность».