Бездна (Миф о Юрии Андропове) - страница 57

Владимиру Александровичу было хорошо, тепло, уютно — благостно. Так бы ехать, ехать…

Делая крутой левый поворот, Ратовский увидел круглые часы на фонарном столбе и сказал:

— Через пятнадцать — двадцать минут почувствуете себя нормально.

— Преотлично,— откликнулся господин Копыленко.— Нормально так нормально. Нам без разницы.

Дело в том, что, перед тем как выйти из той комнаты, где утром обнаружил себя Владимир Александрович, искуситель Станислав Янович дал ему плоскую таблетку мышиного цвета, сказав: «Чтобы снять стресс», и наш печальный герой ее с готовностью скушал, злорадно подумав тогда: «Хорошо бы — яд».

А сейчас мысли посещали Владимира Александровича довольно-таки странные. То он предался рассуждениям о своем внутреннем голосе. Куда он делся? Ведь с того момента, как в комнате появился господин Ратовский в своем махровом халате, «голос» ни разу даже не пискнул. «Скорее всего, он умер от всех этих передряг»,— решил бывший советский гражданин Копыленко. И возникла интересная, интригующая мысль: «А что, если этот субъект начнет во мне гнить? Ведь трупы гниют». Но дальше на эту заупокойную тему рассуждать стало неинтересно, и Владимир Александрович восстановил в своем воображении совсем недавно случившуюся картину: в унитазе горят те гнусные фотографии, негативы, которые он внимательно просмотрел. В маленький адов костер Станислав Янович подбрасывает разодранные на части: его, В.А. Копыленко, служебное удостоверение, авиабилет «Вена — Москва», пропуск в сотый отдел ГУМа, почему-то оказавшийся среди документов, незаполненные договора Внешторга СССР. Только советский загранпаспорт не подвергся аутодафе. «Что по этому поводу говорили древние греки?»— спросил Ратовский, снизу подсвеченный пламенем и, как две капли воды, похожий на Мефистофеля с какой-то старой гравюры. «Что они говорили?» — безвольно, скорее по инерции спросил Владимир Александрович в тесной уборной, где они оба стояли, прижавшись к противоположным стенам, наблюдая сожжение прошлого нашего героя — впрочем, второстепенного в повествовании о жизни и смерти Юрия Владимировича Андропова, именно пешки. Однако в тот миг эта пешка, косясь на Мефистофеля — Ратовского, воинственно подумал: «Трахнуть бы тебя сейчас, падла вонючая»,— даже не шелохнувшись. «Древние греки говорили,— последовал ответ в уборной, заполненной чадом и дымом: — Мосты сожжены».

— Мосты сожжены…— простонал Владимир Александрович, откидываясь на мягкую спинку серебристого «мерседеса».

Упругая, могучая сила, судорогой пройдя по телу, вернула его в реальный мир.

— Ну вот вы и в норме,— улыбнулся в зеркальце Станислав Янович, криво растянув губы.— Мы уже почти на месте. Посему, сударь, подведем черту. Все необходимые бумаги при вас. Главное — паспорт с въездной визой в Англию и авиабилет. Первый скромный гонорар в наших стерлингах вам вручен. Мы прощаемся у стойки таможенного досмотра. Без рукопожатий, без объятий. Там моя миссия заканчивается. Я вас передаю в другие руки. В салоне лайнера вы будете под присмотром. Только никого не выискивайте, не вертите головой. Ваш сопровождающий — инкогнито. И пожалуйста, Владимир Александрович, никаких глупостей. Лучше всего подремать. В лондонском аэропорту Хитроу вас встретят. Вопросы есть?

Владимир Александрович Копыленко молчал — он плакал. Второй раз за истекающие сутки.

Впереди на серебристый «мерседес» надвигался, сияя всеми своими огнями, Швехат — международный аэропорт австрийской столицы.

…Все было, как сказал господин Ратовский. В аэропорту Хитроу Владимир Александрович, проспав весь рейс после того, как была принята изрядная доза водки с тоником (надо сказать, в нарушение инструкций Станислава Яновича), был встречен вежливым субъектом в пальто модного, элегантного покроя. Не представившись, джентльмен препроводил нашего путешественника к черной старомодной машине. За рулем сидел второй субъект, хотя и молодой, но весьма сумрачного вида, не проронивший ни слова. Как только ответственный живой груз в виде господина Копыленко был погружен на заднее сиденье, очутившись рядом со своим сопровождающим, машина почти бесшумно рванула с места, тут же развив завидную скорость. По бокам, за окнами, стремительно улетал назад Лондон в феерии ночного освещения.