Бездна обещаний - страница 11

— Простите, мисс, но мы закрываем.

Кирстен так напугал тихий мягкий голос за спиной, что она едва не выронила пластинку. Моментально взяв себя в руки, Кирстен обернулась и, поблагодарив продавщицу с легкой неуверенной улыбкой, пошла к выходу. Она была в довольно затруднительном положении, понимая, что не сможет купить одновременно и ноты, и альбом. На решение ушло не более пяти секунд. С легкими угрызениями совести Кирстен поставила ноты на место и, зажав пластинку под мышкой, направилась к кассе.

— Знаете, а вам повезло, — сказал продавец, упаковывая альбом в конверт. — Это последняя запись Истбоурна. Их разобрали почти мгновенно.

Пока он говорил, Кирстен высыпала на прилавок всю имевшуюся у нее наличность и стала ее пересчитывать, с тревогой молясь про себя, лишь бы хватило. Слава Богу, хватило, да еще и осталось двадцать центов. Вновь она почувствовала себя немного виноватой — для того чтобы купить ноты, ей придется проработать еще месяц. Но как только продавец вручил ей конверт с пластинкой, угрызения совести бесследно исчезли. Девушка прижала драгоценную ношу к груди с чувством истинного блаженства и выпорхнула из магазина. Только что она купила первую в своей жизни пластинку. И то, что первой была пластинка Майкла Истбоурна, делало приобретение еще более драгоценным.

Приобрести этот альбом было равносильно новому открытию Майкла Истбоурна. Кирстен, как безумная, мчалась домой, чтобы скорее прослушать запись. И вдруг, почти на полпути, ее осенило: если она открыла Майкла Истбоурна, почему бы Майклу Истбоурну не открыть ее? И разумеется, это не будет так уж трудно. Главное — каким-либо образом дать ему знать о своем существовании. А с чего лучше всего начать? Ну конечно же, с Рахманинова!

Вдохновленная, переполненная посетившей ее чудной идеей, Кирстен слушала запись с повышенной критичностью, изучала ее до тех пор, пока не убедилась, что запомнила все, до нотки. Она поражалась неуловимости различий между интерпретациями одного и того же произведения Рубинштейном и Серкиным, понимая, что ее собственный вариант будет абсолютно отличаться от услышанных. К тому времени, когда она уже полностью была готова приступить к Рахманинову, Кирстен твердо знала, как ей играть. Нот, разумеется, у нее не было, все, чем она обладала, так это поразительнейшей памятью, страстной любовью к произведению и верой в собственные возможности. На подготовку Кирстен положила себе две недели, но уложилась в двенадцать дней. На тринадцатый день она впервые сыграла весь концерт Наталье.

— Ты выучила все это на слух, Киришка? — Обычно невозмутимая русская была ошарашена. «Чудо, — прошептала она про себя, — просто чудо!» — Я должна найти кого-нибудь, кто бы прослушал тебя. Ты для этого более чем созрела.

Наталья беспрерывно мерила шагами свою гостиную, время от времени останавливаясь лишь для того, чтобы приложиться к чашке чая, который она наливала из огромного всегда полного и горячего самовара.

— Ага! Есть идея! — Взволнованная наставница почти швырнула чашку с блюдцем на старинный мраморный столик и дважды хлопнула в ладоши. — Эдуард ван Бейнум из «Амстердам Концертгебау» приезжает сюда на следующей неделе дирижировать в филармонии. Мы с Эдуардом старые друзья, а у него связей как ни у кого из известных мне музыкантов. Постараюсь договориться, чтобы он прослушал тебя. Точно, — Наталья выразительно вскинула свою аристократическую головку, — именно это я и сделаю! — Но, взглянув на загоревшееся лицо Кирстен, категорически предупредила: — И в мыслях не держи играть ему Рахманинова!

— Но…

— Никаких «но». Без оркестра, как бы гениально ты ни играла, мы произведем лишь половину эффекта. Нет, Киришка, для ван Бейнума мы должны подыскать что-то особенное, что-то поразительное. И я знаю такую вещь! — Порывшись в нотах, Наталья наконец нашла, что искала, и замахала выбранными листами над головой. — Вначале мы преподнесем ему Шумана, Грига и, может быть, Мендельсона или Листа, а потом, дорогая моя Киришка, мы выдадим вот это — «Токкату» Прокофьева.

Наталья бросила кипу нот Кирстен и отступила на шаг, внимательно вглядываясь в глаза своей ученицы. И она не ошиблась. При виде такого множества страниц, усеянных, словно небо звездами, мириадами тридцать вторых и шестьдесят четвертых, Кирстен побледнела.