Бездорожье - страница 37
В поисках поддержки он глянул на Себастьяна, своего всегдашнего заступника, но полковник Герьер, лицо которого казалось сейчас таким же холодным и чужим, как и у всех остальных, только кивнул головой. И против ожиданий внес в его уничтожение свою лепту:
– Я разочарован. Увы, вынужден признать, что все эти годы я обманывался в тебе. Ждал, что благоразумие все-таки возьмет верх и ты еще станешь достойным членом общества, но ты как был пустоцветом, так и остался!
Пустоцветом?!..
– Непростительное легкомыслие! – Рон Аннон снова легонько шлепнул ладонью по столу, и эта небывалая сдержанность начальничьего гнева показалась Каролю страшнее всего.
Обычно полковник бушевал. Метал громы и молнии и топал ногами. Выплеснув же свои чувства, он в конце концов успокаивался и обретал способность выслушать провинившегося. Но теперь, кажется, надежды на это не было…
– Возможно, я еще понял бы тебя, если бы речь шла о каком-то рядовом, не слишком важном задании, – сказал Рон Аннон, – но это! Ты хоть понимаешь, что натворил?
– Позволил образцу монтальватской энергии оказаться в руках у демона высшей иерархии и даже не подумал предупредить нас? – подхватил кавалер Виллер. – Да ты знаешь, чем нам это грозит?
Магистр Ариэль сурово покачал головой.
– Не подумал, и вряд ли знает. Содеянное воистину непростительно. И этому-то человеку мы целых десять лет доверяли решенье важных проблем? И считали его своим лучшим агентом?
– Преступная безответственность! – припечатал Рон Аннон.
– Нежелание и неумение думать о последствиях! – добавил Виллер.
– Да просто глупость! – отчеканил Себастьян Герьер, и Кароль понял, что ошибся.
Страшней всего – отступничество лучшего друга.
– Но… – заикнулся было он, желая напомнить о своих прежних, отнюдь не маленьких заслугах перед упомянутым обществом, однако слова вставить ему не дали.
Рон Аннон вскинул руку.
– Так! С меня довольно. Оправданий слушать я не желаю, да их в этом случае и быть не может. Трибунал!
– Именно! – процедил магистр Ариэль. – Наш приговор – лишение магического уменья и депортация из Квейтакки.
– А память стереть? – хищно вопросил кавалер Виллер. – Вдруг он начнет болтать о Монтальвате?
Себастьян Герьер хохотнул.
– Да пусть болтает! Разве кто-нибудь поверит этому…
– Пустоцвету, – подсказал магистр Ариэль.
– И пустозвону, – согласился Герьер.
Кароль окончательно утратил дар речи.
Происходящее походило на страшный сон. С элементами гротеска.
Не желая больше ничего слышать, он развернулся и шагнул к выходу.
– Куда?! – громыхнул Рон Аннон. – Без приказа?
– Да пусть идет, – сказал магистр Ариэль. – Строго говоря, полковник, он уже не твой подчиненный. Тем более что на выходе его ждут. Исполнители приговора…
– А, ну да, – сбавил тон Рон Аннон. – Что ж, ты все понял правильно, кавалер Кароль. Моим приказам ты больше не подчиняешься. Не капитан уже… и даже не кавалер. Не гражданин Квейтакки. Никто!
Справа у стены Кароль увидел кавалер-майора Эме Каваль, свою вторую, после Рон Аннона, начальницу – тоже, надо понимать, уже бывшую.
– Ничтожество, – сказала она жестко. – Слабак!
– Слабак! – повторили хором с брезгливыми минами стоявшие с ней рядом кавалер-лейтенанты Тинтаэль и Галлиэль.
– И актеришка бездарный к тому же, – донеслось слева. – Зато гонору!.. слишком много на себя берет!
Кароль повернулся в ту сторону.
И увидел… Папашу Муница.
– Труппу развалил! – добавил старый Дракон. – Гастроли сорвал!
– Ты-то что здесь делаешь? – изумился Кароль.
Старик ехидно осклабился.
– А я теперь агент. Лучший. Вместо тебя, стало быть.
– Ах вот как…
Кароль смятенно оглянулся.
– Ну, вместо тебя лучшим быть не трудно, – встретившись с ним глазами, прокомментировала этот бред Эме Каваль. – Любой сгодится. Тем более что капитан Муниц успел неплохо себя зарекомендовать. Почти добыл унивёрсум!
«Унивёрсум»?!
– А ты иди, иди, – велела кавалер-майор. – Нечего тебе тут больше делать, кроме как государственные секреты подслушивать…
Кароль, окончательно перестав понимать что бы то ни было, сделал еще шаг к двери.
И вдруг увидел там, за порогом, жену.
С каменным, ничего не выражающим лицом. Каким оно становилось у Вероники обычно в минуты гнева…