Бездорожье - страница 55

Он перевел дух, добавил:

– Это было записано, подписано обеими сторонами и скреплено печатью.

И отвел наконец глаза.

Некоторое время все молчали, осмысливая услышанное. Потом Кароль сказал:

– Выходит, он тебе вообще ничего не обещал.

– Выходит, так.

– Жаль, что ты подписывал это не тогда, когда шестнадцать лет было мне. Уж я-то романтизмом не страдал, объяснил бы тебе, что к чему… Впрочем, ты ведь и тогда не стал бы со мной советоваться.

– Не стал бы, – сказал Идали. – И проку нет сейчас это обсуждать.

Он снова уставился на Катти.

– Ну, – спросил не без вызова, – и что это дает?

– Немногое, – ответила она. – Во всяком случае, к той мысли, которая у меня уже была, ничего, к сожаленью, не добавляет.

– Что за мысль? – встрепенулся Кароль.

– Какое право он имел дарить кому-то живое, разумное существо, ему не принадлежащее…

– Но в суд по этому поводу, как я уже сказал, – встрял Юргенс, – подавать на него бесполезно.

Катти сдвинула брови.

– А теперь я думаю, зачем он вообще это сделал. С какой стати решил вдруг подарить своему слуге деву света? Разве он не понимал, к чему это может привести?

В глазах Идали, по-прежнему устремленных на нее, появилось что-то новое. Похожее на интерес…

– Конечно, понимал, – сказал он медленно. – Для того и сделал. Что сам я, к сожалению, понял слишком поздно… лишь когда услышал от Арабеса, что наша встреча с нею была подстроена. Но зато уж понял все до конца… Кароль прав, наверно. Нужно вам о нем рассказать. Может, тогда опомнитесь и…

– Я прав всегда, – перебил Кароль. – Рассказывай. А там посмотрим, будет ли от чего опоминаться!

Идали перевел взгляд на него, невесело усмехнулся.

– Ну, – сказал, – тебе-то точно не от чего. Кто-кто, а ты поймешь его лучше всех.

Кароль тоже усмехнулся.

– Кажется, уже понял… Игрок?

– Игрок, – кивнул Идали. – Шахматист. Кукольник…

Он понурился и на протяжении всего остального своего рассказа глаз больше не поднимал.

– Это я знал о нем всегда, еще ребенком, поскольку он, конечно, сразу начал посвящать меня в правила игры. Учил обнаруживать так называемое дьявольское семя, имеющееся в каждом человеке, распознавать пороки и слабости. А потом – конструировать обстоятельства и ситуации, дающие возможность этому семени прорасти. Искушать, постепенно превращая скрытую, дремлющую в человеке мерзость в явную и действующую. Делать из него служителя Тьмы – отнюдь не называя вещей своими именами и не подписывая никаких договоров. Получать душу практически бесплатно… Ведь официальные договоры заключаются на самом деле с редкими людьми. С теми, кто способен послужить ему не по мелочи.

Но чего я до последнего времени не знал – или попросту не хотел знать! – так это того, что и с такими людьми, заложившими душу вполне сознательно, Феррус продолжает свою игру.

Он испытывает их снова и снова. Проверяет на верность злу. Подстраивает ситуации, подсовывает людей, которые могут заставить их нарушить или даже расторгнуть договор…

В качестве такого испытания, конечно, он и устроил мне встречу с Клементиной. Другого объяснения нет. Ведь в результате я начал буквально разрываться между Светом и Тьмой… но все же умудрился продержаться тринадцать лет – пока не понял, что моя жена умирает. И все эти годы он терпеливо ждал, откажусь я, в конце концов, от служения ему или же позволю Клементине угаснуть. Желательней для него, разумеется, было бы последнее. Ведь она – дитя Света, и, погубив ее, я позволил бы Тьме окончательно восторжествовать над тем божественным, что еще осталось в моей душе, растоптать его…

После чего на самом деле я стал бы Феррусу не нужен. Вернее сказать, неинтересен.

Даже странно, как я не понимал этого раньше – он ведь говорил мне, и не раз, что ему интересны душевные метания человека, а вовсе не его окончательный и не подлежащий пересмотру выбор… Законченный подлец или святой подвижник – уже не игралище страстей. Для демона они – отработанный материал.

Ибо суть его «работы» – игра на слабостях, перетягивание каната.

По-настоящему верный слуга – свой в доску, с ним больше не поиграешь…

И если бы в моем лице ему был нужен только верный слуга, то Клементины в моей жизни, разумеется, не было бы. Никогда. Мы даже и не знали бы о существовании друг друга.