Беженцы и победители - страница 26

— Нет, проше пана, ни за что на свете больше не поплывем!

Что делать? Ждать до вечера? Но это же равносильно самоубийству. А как быть с детьми и больными, которых уже перевезли на правый берег? Остается либо прибегнуть к насилию, либо отдать последние злотые. Однако большая часть пути еще впереди, поэтому беженцы расплачиваются остатками сигарет. Обойтись без них, конечно, нелегко, но что же делать? И все-таки этого оказывается мало. После переправы приходится добавить несколько рубах и несколько пар чулок.

Лодки спускают на воду как раз в тот момент, когда далеко за Вислой раздается первый взрыв. Через минуту пулеметы «мессершмиттов» прочерчивают гладь реки вдоль и поперек. Из окопов на правом берегу раздаются пулеметные очереди и отдельные винтовочные выстрелы. Один из вражеских самолетов, отстрелявшись, почти набирает высоту, но неожиданно клюет носом и начинает падать. Из его мотора валит темно-коричневый дым, а потом вырывается пламя. Он мчится к земле и падает немного севернее по течению. Другие «мессершмитты» оставляют в покое лодки и набрасываются на окопы. Это спасает и беженцев из «Пшелота», и перевозчиков, и их лодки.

Линию польской обороны на Висле беженцы проходят после восемнадцати часов, когда немецкие бомбардировщики уже улетели. Солдатам не до беженцев. Они роют ходы сообщения и ставят заграждения на берегу. Реквизированные повозки на конной и даже на бычьей тяге доставляют им боеприпасы, хлеб, консервы, увозят раненых. Погибших хоронят в братской могиле под вербами. Но их немного. А живые верят, что форсировать Вислу немцам не удастся.

После пятичасового отдыха (с девяти вечера до двух часов ночи), причем для многих это первый отдых с начала войны, беженцы снова отправляются в путь — через Красник на восток. Пройдя обезлюдевший Красныстав, перегороженный баррикадами, на которых не видно ни одного бойца, они обнаруживают на путях товарный состав. Вагоны состава пусты, а паровоз окутан паром. Не спрашивая ни у кого разрешения, беженцы занимают четыре вагона, будучи уверены, что состав долго на месте не простоит.

К вечеру поезд действительно трогается. По пути он несколько раз останавливается, а на рассвете от него отцепляют паровоз, который дает гудок и исчезает в неизвестном направлении. Все выходят из вагонов и опять возвращаются на дорогу. На окраине Хелма их задерживает жандармский патруль:

— Ваши документы, панове.

— Мы — чехословацкие эмигранты.

Члены руководства предъявляют жандармам всевозможные документы — от протекторатского паспорта до британской визы. Самый горластый из них, скорее всего начальник, краснощекий, здоровенный, с круглой головой, приказывает беженцам построиться в две шеренги.

— Почему вы не сражались с немцами? — громко вопрошает он.

— Знаете, это большая политика, а мы люди маленькие.

— А ведь в моей власти расстрелять вас…

— Вы это, безусловно, можете, но мы не враги. Так зачем же это делать?

Жандарм прохаживается взад-вперед перед строем и всматривается в исхудавшие, измученные лица беженцев. Его взгляд задерживается на детях, и что-то в его душе, видимо, пробуждается. Жандарм поворачивается к беженцам спиной и советуется о чем-то со своими подчиненными. Затем подходит к строю:

— Мы воюем, поэтому с нами Англия и Франция. Вы знаете ситуацию, панове? Наша армия захватила Кенигсберг, — победным взглядом обводит он строй. — У нас есть своя армия, своя земля! — орет он, потрясая в воздухе карабином. — А что есть у вас? Дерьмо! — Он наконец успокаивается и отпускает беженцев.

Через несколько дней они встречают жандарма еще раз. Он шагает по главной улице Ковеля в потоке беженцев, уже без карабина.

— Добрый день, вы нас не узнаете?

— Чехи, не правда ли? — Он пожимает руку Ирке Франку и показывает на дорогу: — Видите, что творится?

Посреди дороги плетутся, опираясь на палки и друг на друга, раненые — это эвакуируется госпиталь.

— Это же невозможно! Ведь англичане… Пан капитан говорил, что немцы отступают…

— Где же теперь ваш капитан?

— Этого я не знаю.

Ирка Франк раздумывает, сказать ли ему правду, и наконец решается: