Безмолвные женщины - страница 2

— Одурманили?

— Ну не в прямом смысле. Я имею в виду, что вся атмосфера харчевни с женщинами легкого поведения, с оркестром, исполнявшим тягучие мелодии южных морей, подействовала на него как опиум. Чересчур серьезным людям трудно противостоять дурману — они легко поддаются всему возбуждающему. Вот и вашего сына невольно потянуло к этому неведомому миру. И он снова пришел в харчевню — и двадцать пятого, и в день убийства… А там сразу догадались, что он из хорошей семьи…

— Господин полицейский, я всего лишь страховой агент.

— У вашего сына была аристократическая внешность, и, наверное, кто-то из клиентов решил, что у него водятся деньги. Этот негодяй — может, «волосатый» или негр, а может, и головорез-японец — последовал за Ёсио, когда тот вышел из харчевни, и стукнул по голове, рассчитывая поживиться. Навряд ли у него было намерение убить вашего сына. Такова моя точка зрения. В общих чертах она совпадает с первоначальным предположением полиции. Специальную группу розыска мы вынуждены распустить, но это не означает, будто полиция умыла руки — обычное расследование мы продолжим.

В словах старшего инспектора чувствовался многолетний опыт. Его выводы были не лишены логики, а рассуждения убедили бы Котаки, если бы не харчевня — притон немых проституток.

Однако свои сомнения он не высказал вслух.

— Господин инспектор, назовите мне, пожалуйста, имя официантки, подтвердившей в полиции, что видела юношу, похожего на Ёсио, — попросил он.

Лицо старшего инспектора приняло жесткое выражение.

— Не имею права. Мы обещали этой женщине ни при каких обстоятельствах не называть ее имя — лишь на этих условиях она согласилась дать нам информацию… А позвольте спросить: зачем вам понадобилось ее имя?

— Я попытаюсь сам отыскать убийцу… Хотя и понимаю, что вряд ли из этого что-нибудь получится.

Котаки рассказал старшему инспектору, как он старался вывести Ёсио в люди, как ради этого не погнушался тяжелой работой страхового агента.

— Мы не можем признать ваши действия законными, — выслушав его, сказал старший инспектор, — но и помешать вам тоже не имеем права. Вы меня поняли? Имя той женщины я вам не назову, но запомните: у нее около носа — родинка. Только не проговоритесь, что узнали об этом в полиции. Если возникнут осложнения, немедленно свяжитесь с нами.

Похоже, непритязательный рассказ об отцовской любви к сыну тронул черствое сердце полицейского.

Спустя неделю Котаки ушел из страховой компании, забрал из банка свой вклад и через посредника снял комнату поблизости от китайской харчевни.

В первый же день около десяти вечера он отправился туда. Там, как обычно, играл оркестр, клубился табачный дым, воздух был пропитан запахом чеснока и горелого жира, слышались непонятные иностранные слова.

За соседним столиком в компании двух женщин сидел высокий негр в голубой рубашке; одна из женщин — настоящая красавица лет двадцати, в красном свитере с короткими рукавами. Большие глаза, матовая кожа, чувственные, сочные, словно созревший плод, ярко накрашенные губы. Особенно прекрасны были ее чёрные глаза, но они казались застывшими и пустыми, как стеклянные шарики.

Негр пил неразбавленное виски, покачиваясь в такт джазовой музыке, и время от времени ударял кулаком по столу. Женщина при этом всякий раз глупо улыбалась и отпивала из кружки большой глоток пива. Звали ее Нанако. Ее подруга — худенькая, невзрачная, небольшого роста, сильно накрашенная. В ее облике было что-то отталкивающее, неприятное. Она курила, откинувшись на спинку стула, время от времени обводила глазами зал и, когда сталкивалась взглядом с кем-либо из своих немых подруг, оживленно жестикулировала, покачивала головой и шевелила губами.

Позади Котаки занимал столик «волосатый» лет двадцати в ярко-красной рубашке. Усадив женщину на колени, он беспрерывно рассказывал скабрезные анекдоты и первым же громко начинал хохотать. Рядом юноша-японец прижимал к себе распутную девицу, пришедшую в харчевню подработать. Они покачивались в такт музыке, не забывая при этом выпивать и закусывать.

Немые женщины, за редким исключением, обладали красивой внешностью, и это особенно поразило Котаки. Их он насчитал больше десятка. Полиция не могла к ним придраться и отправить в участок как проституток, поскольку они не служили в харчевне, а приходили туда как обычные посетители. Как правило, эти женщины не создавали впечатления опустившихся созданий. Они не теряли форму, несмотря на то что жили в разврате, торгуя собственным телом. И это тоже казалось удивительным. Среди них были такие, что не уступали девушкам из первоклассных баров, а некоторые вполне могли сойти и за девиц из приличных домов.