Безмолвный фронт - страница 4

Оба они, задумчивые тихони, увлекались почему — то военной историей. В книжном шкафу рядом с Фабром и Бремом стояли «История русского оружия», многотомный Лависс и Рамбо и другие кладези военных знаний и сплетен.

Мы играли поочередно то «в Фабра», который представлялся нам детективом, выслеживающим подноготную жизнь могильщиков, наездников, богомолов, тарантулов, навозников и прочих малоприметных особ; то «в Наполеона», окруженного ворохом самодельных карт и полками преданных оловянных солдатиков.

…Позднее я познакомился и подружился с доктором биологических наук профессором Николаем Николаевичем Плавильщиковым, человеком энциклопедических знаний в области энтомологии и зоологии вообще, а также недюжинным литератором, автором ряда книг для детей и юношества, написанных непередаваемо хорошо. То ли в память о знакомствах, то ли еще почему, но впоследствии я не упускал из виду эту тематику — «от Халифмана до Реми Шовена».

Видимо, насекомые меня интересовали. Но на неожиданный и не к месту заданный вопрос: «А не интересуют ли вас насекомые?» — ответить с готовностью «да» мне показалось неловко. Подумает — угодливость. Да и вообще чего ради прерывать разговор? С таким трудом его застал наконец, и вот тебе…

— Я журналист, меня все интересует. — Кажется, это прозвучало угрюмо.

Федор Васильевич посмотрел на меня сбоку и некоторое время молчал, переключившись на докладчика.

— У меня есть книга, которую вам стоит прочесть. Будет время, подъезжайте. Ее передаст вам жена. Я на днях опять в командировку, — сказал он после паузы.

…Путь от дома Турчиных до моего долгий, половина Садового кольца. Когда подъезжали к Курскому вокзалу, в троллейбусе было полно. До меня доносилось кряхтенье, ворчня и вздохи. Кто — то методично гнусавил: «Ну и давка!»

От книги я уже оторваться не мог. А окружающее, этот набитый людьми троллейбус, кроме которого, казалось, вообще транспорта никакого и никогда не будет, этот монотонный рефрен «ну и давка» — все вместе создавало режиссерски оправданный звуковой ряд к страшноватому «Предисловию».

Книга рассказывала об острой, чреватой непредвиденными опасностями проблеме. Эти опасности таятся в распыливании и разбрызгивании по всему земному шару сотен тысяч тонн синтезированных ядов.

Как я теперь понимал, вопрос профессора Турчина, заставший меня врасплох, мог быть не случаен. Книга, привезенная им из Лондона за несколько дней до Ученого совета, его, биохимика, очень взволновала. И даже зная, что я готовлю очерк о его исследованиях, он тем не менее счел нужным подбросить мне «приманку». Причем не дожидаясь возвращения из очередной командировки.

Федор Васильевич, как мне представилось, хотел поскорее сделать затронутые там острые вопросы предметом широкого обсуждения: книга «Silent Spring» — так она называлась — на русский язык переведена не была.

Может быть, эти догадки чрезмерны — сейчас проверить нельзя. Так или не так, «Молчаливая весна» изменила мои планы.

Масштабы и злободневность, спорность отстаиваемых позиций, — все то, что привлекало в работе Федора Васильевича Турчина, было не менее характерно и для проблемы «Молчаливой весны».

Это становится особенно ясно, когда по прочтении книги биолога и писателя Рейчел Луизы Карсон обращаешься к другим источникам — присутствуешь на заседаниях, диспутах, лекциях, конференциях. Становится ясно также, что в перипетиях этой борьбы где пунктиром, а где и рельефно проступают болезни века, противоречия роста общества, искривления фронта прогресса; что многие общечеловеческие проблемы находятся в оскорбительной зависимости от наших «взаимоотношений» с членистоногими, что мы связаны со своими ничтожными врагами ответственными связями, головоломно запутанными зависимостями, что мы не можем эти связи порвать, а этими зависимостями пренебречь, не натворив бед для себя и для всего сущего на Земле.

Нет, уж лучше

Не изменять пути прямому

нам,

И благо он испытан —

яд на сцену.

ЕВРИПИД

«Медея»

Правосудье

Рукой бесстрастной чашу

с нашим ядом

Подносит к нашим же

губам.

ШЕКСПИР

«Трагедия о Макбете»