Безрассудное счастье - страница 10

Алекс могла исполнить — и часто исполняла — потрясающий с технической точки зрения номер в постели. Иногда она почти упивалась собой. Но это — это было что-то другое. Помимо всего, все было потрясающе искренне. Вдохновленная откровенностью Ника, Алекс взяла его руку и положила туда, где она хотела ее чувствовать. Он ответил ей тем же. Они двигались в такт, то игриво, то с нарастающим пылом. Без единой мысли о чем-нибудь, кроме друг друга, без тени вины или раскаяния, которое бы охладило их страсть. Они просто были вместе.

Сходя с ума от возрастающего желания, Алекс почувствовала, что просто должна ощутить его внутри себя, своей частью, своей собственностью. Она тесно прижалась к нему, отвечая на его невысказанный вопрос настойчивым, отчаянным поцелуем. Обхватив ее за бедра, он вошел в нее одним толчком, и на мгновение их души замерли. Их глаза встретились, полные такой прозрачной глубиной любви, что не нужны были никакие слова и невозможна была никакая неловкость. Почувствовав легкое движение ее бедер, он начал двигаться внутри ее, сначала медленно, потом все быстрее и безудержнее. Вместе упали они в багровый туман желания, пот струился по их разгоряченным телам, страсть становилась невыносимой. Ник взглянул на нее из-под полуприкрытых век и удивился красоте ее тела. Тусклый свет очерчивал каждый его изгиб, когда она отстранилась, а затем снова упала на него. Их близость была озарена глубиной чувств, испытываемых ими друг к другу, чувств, которые в эти несколько коротких часов были свободны от всех условностей. Они были безудержны в своей страсти и громко вскрикнули, достигнув ослепительного экстаза.

Потом, когда Алекс обвилась вокруг него и почувствовала на своей спине его нежную руку, она уплыла далеко-далеко, в теплый лазурный край, где всегда будет так — только они вдвоем, слитые в безмолвном блаженстве. Она никогда не представляла, как хорошо это может быть. Ричард занимался любовью так, будто находился на огромном, непреодолимом расстоянии — беда многих англичан. Ник же не боялся чувств, не боялся близости. Его откровенность уносила Алекс прочь от сомнений и полуосознанного стыда в мир доверия и свободы. В мир, где она могла смеяться вместе со своим любовником и не бояться уязвленного самолюбия, где форма ее живота не имела никакого отношения к ее способности нравиться и возбуждать. Никогда еще Алекс не чувствовала себя такой любимой и желанной. Она была совершенно, полностью удовлетворена и засыпала в сладостном изнеможении. А рядом с ней лежал Ник и молился так горячо, как никогда в жизни.

Целый день она просидела за компьютером, пытаясь хоть как-то разобраться в корреспонденции Лидии и чувствуя, что у нее ум за разум заходит. Для специалиста по связям с общественностью Лидия, пожалуй, тратила чересчур много времени на игру в прятки со своими кредиторами. Алекс уже перестала считать, сколько раз ей приходилось врать по телефону под неистовую жестикуляцию своей расточительной начальницы. Конечно, все объяснялось недавним разводом Лидии и «абсолютно необходимой ей магазинотерапией». К такому средству Алекс тоже не прочь была бы прибегнуть, если бы ей хоть в небольшой степени была свойственна неподражаемая маневренность ее начальницы.

Еще три часа — и она сможет улепетнуть домой, к славному стаканчику вина, дивану и паре видеокассет. Ричард в очередной раз подался в Америку, оставив ее наслаждаться одиночеством, что она и делала, если не считать странного ужина с Саймоном и его постояльцем Пиком. Алекс не могла понять, как это произошло. Бесконечные звонки Саймона прекратились ~— верный признак, что все идет великолепно. Алекс могла начертить диаграмму развития романов Саймона, основываясь на том, сколько раз в день он терзал ее уши отчаянным бредом влюбленного. Она не могла бы припомнить, сколько раз он был окончательно и бесповоротно влюблен навеки, пока его не начинала томить скука, и тогда вечность становилась делом нескольких недель — или дней, если новая страсть была уж совсем неудачной. Не то чтобы он когда-нибудь был жестоким. Наоборот — это был самый щедрый, самый добродушный человек, на покровительство которого только и могли рассчитывать эти симпатичные молодые люди. Но, к их несчастью, у него был ум, отточенный, как рапира, и этот ум требовал топлива получше, чем разглагольствования какого-нибудь посредственного подросточка.