Безумные короли - страница 15

На Капри сын Германика Гай, восемнадцатилетний внучатый племянник императора, скрашивал ему одиночество. Так как он единственный остался в живых из клана Юлиев-Клавдиев, избежав уничтожения своей семьи, он вместе с Тиберием Гемеллом мог надеяться стать преемником императора. Поэтому он льстил старику Тиберию и, может, поощрял его в его извращённых удовольствиях. Однако Тиберий всё ещё был достаточно проницателен, чтобы раскусить его. Он не любил ни его, ни кого-нибудь другого. Когда Гай упомянул знаменитого республиканского политика Суллу, император резко заметил, что Гай обладал всеми пороками Суллы и ни одной из его добродетелей. Он предсказал, что Гай скоро избавится от Тиберия Гемелла: «Ты убьёшь его, а кто-то убьёт тебя».

В марте 37 г. Тиберий заболел в Мизенуме. Он впал в забытьё, решили, что он умер, но как только придворные стали поздравлять Гая с его вступлением в принципат, Тиберий зашевелился и, по-видимому, попросил воды. Его слуга Макрон вошёл в спальню и задушил императора постельным бельём. В других отчётах о смерти Тиберия эта деталь передаётся иначе, но очень может быть, что умирающему помогли отправиться к праотцам. О его смерти не жалел никто. Римляне, которые в последние годы видели его так редко, осыпали его проклятьями. «Tiberius in Tiberum», — кричали они, — «Тиберия в Тибр». Макрон зачитал сенату завещание императора, в котором он повелел, чтобы Гай и Тиберий Гемелл совместно были его наследниками, но Гаю соперник, пусть даже мальчик, был не нужен. Сенат послушно объявил, что Тиберий был не в своём уме, когда писал завещание. Многие из других указаний императора были выполнены, но до конца года Гемелл умер, и Гай правил один.

Решение сената, что Тиберий был «не в своём уме», было расценено историками как политическая уловка, спровоцированная его преемником, чтобы обеспечить устранение Тиберия Гемелла. В самом деле возможно, что это было именно так, но психическое равновесие Тиберия в последние годы его жизни можно подвергнуть сомнению, даже если покажутся недостаточными доказательства, чтобы подтвердить заключение современного историка, что Тиберий был шизофреник. Кажется более вероятным, что он, возможно, был психопатом, хотя испанский историк и психолог Грегорио Мараньон нашёл источник его бед в накоплении обид на те личные и политические поражения, которые ему пришлось пережить. В годы, когда формировался характер, он пережил неопределённую обстановку ссылки, пока к семье не вернулось расположение. Хотя говорили, что он любил свою первую жену, он производил впечатление одинокого замкнутого человека, не способного ни давать, ни принимать любовь. Его отчим Август его не любил; и он постепенно возненавидел свою властную мать. Он мучительно завидовал Германику и без угрызений совести потворствовал уничтожению всей его семьи, за исключением Гая. Наверное, он хотел, чтобы его сын Друз наследовал ему, но его смерть он воспринял, похоже, равнодушно. Его предал Сеян, которому он бесконечно доверял. Неудивительно, если, чтобы забыться от унижений и страхов реального мира, он находил временную разрядку в отвратительных извращениях на Капри. В отношениях с людьми он ни к кому не был привязан и одинаково жертвовал друзьями и врагами ради собственной выгоды. Это был озлобленный несчастный человек. Он был ненормальным, на грани, испытывая то, что можно назвать «пограничным синдромом», не сумасшедший «и всё же… не вполне в своём уме». Возможно, недостаточно доказательств, чтобы определённо назвать Тиберия психопатом, но психопатические черты в его характере безусловно были.

Насмешки, которыми встретили его труп, были ярким контрастом тому, с каким энтузиазмом принимали его преемника, императора Гая, более известного под именем Калигула, как его прозвали за военные детские башмачки (caligae), которые он носил мальчиком в лагере своего отца. Умерший император был старым отшельником семидесяти восьми лет. Калигула, в отличие от его отца, Германика, не был физически привлекателен. Он был длинный и бледный, с хилыми ногами, рано облысел и так переживал это, что иногда заставлял сбривать волосы тех, у кого их было много. Отсутствие волос на голове компенсировалось у него их обилием на теле. И это он тоже переживал: простое упоминание в разговоре «волосатых козлов» могло повлечь за собой опасные последствия. Но если Калигула и не был эталоном красоты, он был молод и энергичен. И хотя бы это внушало римлянам надежды на лучшее.