Безымянное - страница 10

Джейн сверила фамилию и адрес с написанным на бумажке. Витрина в обрамлении красной рождественской гирлянды была почти целиком заклеена пожелтевшими вырезками из парикмахерских журналов. Такой же коллаж украшал и дверь в небольшой зальчик, где двое темнокожих парикмахерш (одна — альбиноска с розовыми пигментными пятнами) в тяжелых прорезиненных фартуках колдовали над сидящими в креслах матронами. Обе разом обернулись, оторвавшись от своего занятия, когда вошла Джейн. Повсюду змеились провода, пестрели флаконы с распылителями и отражались в зеркальных стенах пыльные искусственные растения. Тим спал у дальней стены на составленных в ряд складных стульях.

Дверь распахнуло порывом ветра.

— Захлопните покрепче, — попросила альбиноска.

Джейн послушалась. Она смотрела на них с натянутой улыбкой, чувствуя себя пришельцем из другого мира, вторгшимся в совершенно инородную среду.

— Это мой муж, — показала она на спящего.

По дороге домой они не обменялись и парой слов. Только на выезде из города Тим проронил:

— Они были очень любезны. Я предложил им сорок долларов… не взяли.

— Как тебя вообще пустили?

— Я сказал, что у меня спазмы в груди. Пообещал заплатить, если дадут мне посидеть у них на стуле, но от денег они отказались.

— А стул дали.

— Мы привыкли считать, что человек человеку волк, но, как выясняется, тебе охотно позволят прилечь и даже позвонят жене.

— Нельзя же всегда рассчитывать на людскую доброту, — возразила Джейн.

Они въехали в гараж, Джейн выключила мотор; ни один из них не сдвинулся с места. Уж теперь-то, после салона с африканскими косами, он должен образумиться? Однако Тим молчал, и Джейн догадалась — он не намерен сдаваться. Свет выключился. Они сидели в чернильной темноте, словно влюбленные старшеклассники, не научившиеся еще выражать чувства словами и считающие автомобиль своим единственным пристанищем.

— Что ты чувствуешь при виде темнокожего альбиноса? — спросил Тим.

— Жалость.

Он уставился в стенку через лобовое стекло.

— Я тоже.

Когда случилось второе обострение, Бекке едва исполнилось тринадцать.

Пубертат был кошмаром. Все уверяли Бекку, что полнота — это детский жир, и он уйдет, а он все не уходил. Нет, она не растолстела, не прибавила резко в весе — просто никак не могла сбросить имеющееся.

В чем разница между белками и углеводами, она впервые спросила у мамы в десять лет. На Рождество и дни рождения заказывала длинные списки пособий по фитнесу и похудению.

— Почему я такая толстая? — допытывалась Бекка. — У нас ведь других толстяков нет в родне?

Родители делали все, что могли: обращались к диетологам, эндокринологам, акупунктуристам, покупали ей снаряжение для бега и абонементы в женские фитнес-центры, заказывали замысловатые тренажеры и высокотехнологичные пластиковые штуковины, рекламируемые по телевизору. Не помогало ничего.

Тим, как примерный отец, убеждал ее, что она самая красивая девочка в мире. А в ночных разговорах с женой недоумевал шепотом, почему Бекка никак не может сбросить вес. Эту тему они обсуждали не реже, чем хорошую успеваемость и мрачные настроения дочери. Опасались, как бы дело не закончилось растиражированной таблоидами булимией, однако Бекка не искала прямых путей. Она брала на обед в школе холодный тофу. Попросила купить будильник и спозаранку вставала бегать. Натянув черные лосины и флисовую спортивную кофту, двенадцатилетняя семиклассница Бекка пробегала по три мили в день. Под штаны и кофту она наматывала мусорные пакеты и представляла, как молочно-белый жир вытапливается из нее с каждой каплей пота. Перемазавший пакеты сальный налет выглядел отвратительно, однако Бекку он приводил в восторг — как наглядное свидетельство желанных потерь. Это было еще до пирсинга в носу, дредов и полночных прикладываний к баллончику со взбитыми сливками.

Длинный беговой маршрут проходил вокруг здания начальной школы с веселыми картинками на оштукатуренных розовых стенах. На застекленной доске объявлений перед главным входом каждый день появлялось новое послание от директора. Теперь там уже которое утро висело бессменное: «Хорошего вам отдыха, тигрята! Увидимся в следующем году!»