Безжалостные боги - страница 12
По коже Серефина поползли мурашки. Он уже пожалел, что пришел сюда один, что не может ощутить на плече руку Кацпера и отвлечься от бреда ведьмы.
– О чем ты говоришь? – тихо спросил он.
– Спрячься и забудь. Спрячься и помни. Ты прячешься от правды, купаясь во лжи семьи, которая не сказала и слова правды. Он прячется за магией, которая выжгла воспоминания о том, кем он был раньше. Но однажды они оба вспомнят. И к чему это приведет?
– Что вспомнят? – выдавил Серефин, чувствуя, что нервы натянулись до предела.
Пелагея смотрела вдаль, поглаживая бледными пальцами кости черепа.
– Рассказать тебе сказку, дорогой король мотыльков, король крови и король кошмаров?
– Да, – слово шепотом сорвалось с его губ прежде, чем Серефин успел себя остановить.
Он вздрогнул, отчаянно желая убежать отсюда и не слушать откровения, которые вот-вот обрушатся на него.
– Эта сказка о двух сестрах из озерного края. О девушке, которая вышла замуж за принца, которого не любила. А он впоследствии стал королем, которого она уже ненавидела. Девушка превратилась в женщину, родив сына. И хотя она его не понимала, но все равно любила. Только этого ей было недостаточно. Тогда она стала искать, с кем забыться вдали от ненавистного мужа. И от этой тайной страсти, во лжи и во тьме родился второй сын.
– Нет… – пробормотал он, качая головой. – Нет.
Казалось, стены начали смыкаться вокруг, а перед глазами поплыли черные точки.
– У транавийцев это так легко выходит! – радостно воскликнула Пелагея. – О нет, нет. Вы ошиблись, этот мальчик рожден не женщиной, а ее сестрой! Если спрятать его за искаженной правдой, то никто ничего не заподозрит! А если отослать его в орден, управляющий Транавией, никто и не вспомнит этого ненужного славку! Стоит сжечь его кости и раздробить тело, и уже не будет иметь значения, кем он рожден. Создай оружие. Создай короля.
«Это ложь», – возникла отчаянная мысль в голове у Серефина. Но он знал – каким-то непостижимым образом, той частичкой души, в которой сохранился образ Малахии, – что это правда. И может, именно поэтому он ощутил такую боль, когда Малахия переступил порог комнаты Пелагеи и в его острозубой улыбке не появилось и намека на узнавание.
– Где твой брат, дорогой король? Куда пропал Черный Стервятник?
Слово «брат» выбило воздух из легких Серефина, словно удар в грудь.
– Откуда ты знаешь? – выдавил он.
Пелагея захихикала.
– Ты спрашиваешь так, словно сомневаешься в моих словах. Но ты и сам знаешь, что в вас течет одна кровь.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
Почему сейчас? Когда в нем бурлит кипящая ненависть к Черному Стервятнику, потому что из-за него он погиб. Из-за Малахии. Из-за своего брата.
– А кто еще тебе об этом расскажет? – поинтересовалась она. – Уж точно не твоя мать.
Серефин вздрогнул. Как много его мать знала о судьбе Малахии? Как такое вообще возможно?
Черные, как капли смолы, глаза Пелагеи следили за мотыльками, порхавшими вокруг головы Серефина.
– Это интересное развитие событий, – продолжила она. – Он уже разговаривал с тобой? Не сомневаюсь, что пытался. Но ты же транавиец, и тебя трудно сломить, а значит, слышал лишь шепот. Не тебя он хотел.
Пелагея склонила голову набок и, встав, подошла к тяжелым шторам, благодаря которым комната погрузилась в темноту. Она развела их в стороны, заливая помещение ослепительным светом.
– Тени ползут из тьмы, а возмездие приходит с небес, – прошептала она. – У тебя еще есть время, но оно быстро ускользнет. Слишком быстро. Все придет в движение, и лишь тогда ты поймешь, сможешь ли выстоять или упадешь.
Почувствовав, что может шевелиться вновь, Серефин с трудом поднялся на ноги. Он услышал больше, чем хотел. Но его не волновало, хотела ли она сказать что-то еще. Пелагея отвернулась от окна, и на ее лице появилась усмешка.
Потому что он уже бежал из ее башни прочь.
Серефин несся к покоям матери, не обращая внимания на протесты служанки.
– Я ее сын, – огрызнулся он, когда та увязалась за ним, что-то бормоча о приличиях.
Отыскав мать в гостиной, он так сильно хлопнул дверью перед носом служанки, что стоящая рядом стеклянная ваза покачнулась.