Библейские вольнодумцы - страница 19
Древний атеизм вообще сводился чаще всего или к критике традиционной религии, ее догматов, мифологии, культа, или к критике идеи о божественном промысле, определяющем судьбы людей, или же проявлялся в скептическом отношении к самой возможности для человека рационально решить вопрос о существовании или несуществовании бога. Греческий философ Протагор, живший в V в. до н. э. и, следовательно, может быть, бывший современником автора поэмы о Иове, уклончиво заявил: "О богах я и не могу знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они с виду. Ведь многое препятствует знать (это): и неясность вопроса, и краткость человеческой жизни"[32]. Но в такой уклончивости могло скрываться и нечто большее, чем скептицизм.
Критика религии была в то же время подрывом основ государственности, а обвинение в безбожии являлось также политическим обвинением, и очень серьезным; пример — судьба того же Протагора, который за религиозный скептицизм был предан в Афинах суду и как "атеос" — безбожник приговорен к изгнанию, а книги его были сожжены в Народном собрании. Протагор был не единственный, кого постигла такая кара.
Кроме того, атеистом древности, как и многими вольнодумцами Нового времени, несомненно, могло руководить чувство классового самосохранения религию важно было сохранить "для народа", для устойчивости государственного порядка и т. п. В связи с этим стоит сослаться на известный трактат Цицерона "О природе богов". Трактат написан в форме собеседования между сторонниками различных философских школ о религии, причем в качестве участников беседы автор вывел реальных исторических лиц — нескольких образованных и знатных римлян. Один из них, Котта, член высшей в Риме жреческой коллегии понтификов, обязанностью которой было осуществлять верховный надзор за культом, ставит перед участниками диалога вопрос в общей форме: допустимо ли вообще обсуждать проблему "есть боги или их нет?". И сам же отвечает: смотря в какой обстановке. Перед широким кругом слушателей, например в Народном собрании, конечно, неудобно отрицать существование богов. Но "в такой беседе и в таком собрании, как наше, весьма легко", т. е. вполне допустимо и удобно рассмотреть все доводы и "за" и "против", так как "много ведь встречается такого, что смущает нас так, что порой начинает казаться, будто вовсе нет никаких богов". Тот же Котта, рассказав о приговоре над Протагором, замечает: "Я так думаю, что это заставило многих более осторожно высказывать такие мнения, поскольку даже сомнение не могло избежать кары"[33].
У греков еще в конце VI и в V в. до н. э. ряд философов и поэтов подвергли язвительной критике антропоморфных, одолеваемых всеми человеческими страстями и пороками богов Гомера и Гесиода. Но эта критика могла вполне уживаться с верой в иного великого бога, лишенного этих недостатков, благого правителя и промыслителя мира, как, например, произошло с Эсхилом. Эпикур в своей критике религии зашел еще дальше. Логическим умозаключением он доказал, что допустить существование такого бога, который был бы одновременно всемогущим и всезнающим, справедливым и всеблагим, невозможно, потому что этому противоречит бесспорный эмпирический факт наличие в мире зла. И это уже был вывод такой убеждающей силы, что по сравнению с ним учение того же Эпикура о всеблаженных и бездеятельных богах, живущих где-то в промежутках между бесчисленными мирами, должно было еще в древности показаться не только маловероятным, но даже смехотворным. Римлянин Цицерон очень зло высмеял этих богов Эпикура[34].
Один из отцов церкви, раннехристианский писатель Лактанций, писал: "Если бог существует, то он есть бог — промыслитель… а если он (Эпикур. М. Р.) отрицает промысел, то этим он отрицает также и то, что бог существует".[35]
Уже известный нам Р. Пфайфер в своем капитальном труде "Введение к Ветхому завету" пишет об авторе поэмы о Иове: "Наш автор вполне понимал, что ввиду трансцендентности Бога и ограниченности человеческого понимания решение проблемы теодицеи невозможно. Он поэтому сознает, что единственное рациональное решение, приемлемое для него, — Бог всемогущ, но не справедлив не может быть окончательным. Природа и мудрость Бога могут быть только несовершенно познаны "по его путям", но во всей полноте — они тайна"