Биография вечного дня - страница 6
«Мама!.. — звала девушка. — Мама!..»
Но была ли то Елена Манчева? У той косы, кажется, были темные. Может быть, это совсем не она, там были и другие девушки, даже дочь весьма богатых родителей Софка (хоть и редко, в борьбу включались и такие).
Напротив, в железнодорожной будке, загорается оконце, в мглистом сумраке его оранжевый квадратик вселяет в сердце тревогу. И в тот же миг слышен кашель, мучительный, надрывный: стрелочник тащится вдоль пути, опускает шлагбаум. У него что-то зажато под мышкой, вероятно флажки. Он кашляет, озябший и недовольный, посматривая то в сторону холма, откуда должен появиться поезд, то на дверь будки, которую забыл прикрыть, и теперь она покачивается и скрипит, словно кто-то проверяет ее петли на прочность.
Вот и паровоз, он пыхтит, хрипы разносятся над холмом, он словно ропщет — должно быть, опять прицепили лишние вагоны. Что поделаешь — война, люди мечутся из края в край, тщетно пытаясь где-нибудь обрести покой.
— Эй!.. — Стрелочник вздрагивает и останавливается, обнаружив Николая. — Ты, молодой человек, что тут делаешь?
— Да так… — неопределенно отвечает Николай.
Вглядевшись, он убеждается, что перед ним не стрелочник, а стрелочница, дюжая, прямо-таки квадратная тетенька в железнодорожной шинели; на толстых бурках у нее гигантские калоши. Вид у стрелочницы задиристый, да и силой ее, судя по всему, бог не обделил, но ее низкий, почти мужской голос выдает тревогу.
— Что тебе здесь надо, говори!
— Ничего.
— Как это ничего? Вот позову стражников!
Николай подходит ближе, всячески стараясь выказать дружелюбие.
— Зачем же их звать, стражников?
— А затем, что не положено тут ошиваться всяким… Нечего торчать на путях…
— А что с твоими путями сделается?
Шаркая калошами, стрелочница обходит его, останавливается на освещенном месте перед будкой и опять принимается за свое, но с большим усердием, прямо угрожает:
— Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, покуда я не звякнула на станцию!
Николая в пот бросает от досады: эта бабища — на государственной службе, чего доброго провалит все его планы!
— Никуда ты не звякнешь! — яростно говорит он, и голос у него срывается. Стрелочница даже голову втянула в плечи, точно затрещину получила. — Никуда, слышишь, или шею тебе сверну, как цыпленку…
Он делает еще шаг в ее сторону. Стрелочница молчит, поводя своими дородными плечами, ее грозный вид внезапно сменяется раболепным, а голос становится мягким, совсем женским:
— Батюшки… Что же ты от меня хочешь, родненький?
— От тебя ничего!
— Тогда зачем же глотку дерешь?
Их окутывают белые клубы пара, земля под ногами начинает дрожать, кто-то протяжно кричит над их головами:
— Аникуца! Эй, Аникуца!..
Это машинист, он спускается по железным ступенькам остановившегося паровоза; у него какая-то вкрадчивая походка и длинные редкие усы.
— Чего ты уставилась на меня, Аникуца? Сплошь красный свет… Давай дорогу!
Стрелочница машет руками, словно насылает на него проклятья, хотя явно обрадовалась его появлению.
— Зеленый!.. Все бы тебе кочевряжиться, старый черт.
— Кочевряжиться? — не без удовольствия повторяет машинист необычное слово. — Могу и покочевряжиться, если пустишь в будку…
Машинист поворачивается к Николаю, его черное от угля и сажи лицо становится серьезным.
— А этот господин зачем к тебе пожаловал?
Николай спешит объясниться, пока воинственная стрелочница не заговорила первой, но видит, как из паровоза спускается высокая девушка с узелком в руке. Ловко спрыгнув на землю, она идет к ним.
— Елена?.. — спрашивает Николай.
Девушка вздрагивает, переводит недоуменный взгляд на машиниста.
— Да, это я!
Даже в темноте видно, что лоб у нее гладкий как мрамор, лицо одухотворенное, дерзкое.
— Меня прислал Кузман… — говорит несколько сконфуженно Николай.
Она протягивает руку, здоровается. Нежный, бархатный альт девушки как-то не вяжется с выражением ее сурового лица.
— А я волновалась, встретят меня или нет… Куда бы я в такое время пошла, не зная пароля!
— Я с вами совсем замешкался. — Машинист кидается к паровозу с проворством, не свойственным его возрасту. — Вы, надеюсь, столкуетесь…