Бисер для трех поросят - страница 18

— Думаю, тебе стоит срочно ехать домой, — обеспокоенно предложила я, пытаясь сообразить, с какой такой радости безобидный Гришаня совершил столь резвый наезд на супругу.

— Еще чего, — отмахнулась она, — не дождется. Я теперь женщина работающая, а следовательно, независимая. Где хочу, там и ночую.

— С ума взбесилась?

— Вовсе я не взбесилась. Просто пора положить конец домашней тирании.

— Ты что же, разводиться надумала? У тебя ж на руках дети!

— Успокойся, ничего я не надумала. Только Гришке не позволю обращаться с собой подобным образом.

— Каким это, интересно, таким образом? Ты и так сидишь у него на шее, свесив ножки, — вступилась я за Гришаню. — А в том, что замужней женщине положено ночевать дома, твой муж абсолютно прав. Езжай домой!

— Ни за что! Пока он сам ко мне не приедет и не покается. Будет еще в ногах у меня валяться. Я ему не собачка, чтобы меня на улицу выгонять! Ты не против, если я пока у тебя перекантуюсь? А по дороге на работу заедем за моими вещами.

— Погоди-погоди… А дети?

— Что — дети? Артемку мы на днях в летний лагерь отправили, он вернется только через месяц. А младшего Гришка все равно собирался на лето к своим родителям в Вологду отвезти. Вот пусть и отвезет.

— Ох и доиграешься ты когда-нибудь! Собственными руками угробишь свое семейное счастье. Вот возьмет Гришаня, психанет и найдет себе малолетнюю профурсетку. Они до денежных мужиков падкие, а твой муж, между прочим, в скупости не замечен.

— Не найдет он никого, — уверенно заявила подруга. — У него на это просто времени нет. Он погряз с ушами в бизнесе и ничего, кроме своей финансовой отчетности, в упор не замечает.

— Никогда не говори «никогда», — скептически заметила я.

— Да что ты заладила! Сказала же: ноги моей дома не будет, пока он не вымолит прощения, осыпая меня сиренью, как на нашем первом свидании.

— С ума сошла! Где он возьмет сирень в конце июня?

— Это его проблемы! Пусть хоть костьми ляжет, хоть в лепешку расшибется, но засыплет меня белой махровой сиренью. Давай поспим еще пару часиков, а то будем на работе, как две сонные курицы. У меня от недосыпа мешки под глазами появляются.

— Женька, а может, мы того… ну… на работу больше не пойдем?

— Ты что, белены объелась?! От страху все мозги потеряла? Я не позволю тебе лишить меня честного трудового заработка. Меня муж только что выгнал. Оставил, можно сказать, на улице без средств к существованию. Или ты уже обо всем позабыла?

— Бедненькая ты моя, — хихикнула я, — если не ошибаюсь, у тебя в кошельке три банковские карточки имеются. При разумном подходе тебе денег на пару лет хватит.

— На карточках — неприкосновенный запас. А так я смогу сама себя содержать.

— Ага. Только твой парикмахер берет по сорок долларов за стильную укладку. Маникюрша довольствуется лишь двадцаткой, а абонемент в тренажерный зал обходится больше сотни баксов в месяц. Я уже не говорю про мартини, креветочный мусс и суши. Ты готова без всего этого обходиться? Если нет, то должна тебя предупредить, что на доходы администратора ты особо не разгуляешься.

— Плевать. Главное, я докажу этому самодуру, что смогу обходиться без его жалких подачек. — Женька явно вошла в раж. В данный момент бесполезно убеждать ее в том, что четырехзначные суммы в твердоконвертируемой валюте, исправно оседающие на ее банковских счетах, грешно обзывать подачками. Поэтому я не стала биться лбом о глухую стену, а спокойно проговорила:

— Я не пойду на работу. Все. Точка. Можешь считать меня конченой истеричкой, но трупы своих начальников я нахожу не каждый день, вернее сказать, не каждую ночь.

— Нет, ты не истеричка, ты предательница. Из-за какого-то валявшегося на асфальте мужика бросаешь лучшую подругу на произвол судьбы, да?

— Вовремя предать — это не предать, а предвидеть! А мое шестое чувство предвидит неприятности. И боюсь, что безвинно погребенные тараканы нас от этих неприятностей не спасут. К тому же ноги у меня в кровь растерты, а старые очки годятся только для домашнего употребления: оправа потертая, стекла в царапинах. Да в них я вообще похожа на черепаху Тортилу.