Битва за Родину - страница 8
У рафиков «Скорой» по-прежнему очереди. Врачи все заняты. Перебинтовывают руки и ноги, мажут обожженные конечности детей какой-то мазью. Малыши плачут, дети постарше стонут и вскрикивают, когда им обрабатывают пострадавшую от огня кожу.
Пожилой хмурый санитар в перепачканном копотью белом халате принимает у Волобуева бесчувственную девочку, и укладывает её на каталку в машине. Вторую, надрывно кашляющую малышку, усаживают на сиденье рядом.
— А ты далеко не уходи, — медик пробегается взглядом по красной ладони и обожженной штанине, — Потерпи пока. Сейчас с детьми закончим, и тобой займемся.
— Хорошо, — киваю, и разворачиваюсь к тезке:
— Лех, ты за девочками присмотри, а я сейчас вернусь. Видишь, пока не до меня сейчас.
— Ладно, — бурчит Волобуев, — присмотрю.
— Маш, а тебе отдельное задание, поищи свою группу, погляди как там Валька и другие девочки. Может кто-то пить хочет или еще что-нибудь. Потом мне доложишь.
— Хорошо, — малявка поджимает губы. Её личико принимает сосредоточенное выражение. Преисполненная чувством собственной важности от ответственного поручения малышка степенно направляется к кучкам детей на газоне. Не могу сдержаться от невольной улыбки. Все-таки Маша очень забавно выглядит.
Отхожу от «Скорой». Пожарники уже развернули свои брандспойты, и сражаются с огнем.
В бушующее пламя летят мощные струи воды и хлопья пены и оно, обреченно воя, уступает под их напором, оставляя обугленные участки и чадя густым черным дымом.
Зорин в метрах ста от меня беседует с плотным мужиком лет сорока пяти в толстой брезентовой куртке пожарного и блестящей гребенчатой каске.
Выхожу к воротам, жадно вдыхая задымленными легкими свежий чистый воздух. В горле до сих пор ощущается противный запах гари, вызывая легкую тошноту.
— Леха ты как? — хлопает меня по плечу здоровенная лапа.
— Нормально Серега, — поворачиваюсь к Мальцеву, — как у тебя? Всех успел вывести живых и здоровых?
— Все прошло идеально, — хвастается товарищ, — они там сидели и дрожали. Выйти боялись. Прыгать со второго этажа — тоже. Мальцы же совсем. Меня чуть не задушили в объятьях. Пришлось орать, чтобы отпустили и быстро накинули на себя покрывала. А дальше — все проще. Спальня же совсем рядом с лестницей находилась. Обожглись два ребенка, не без этого. Одного пришлось на себе тащить, совсем расклеился. Но в целом, все живы и относительно здоровы.
Отстраненно слушаю Мальцева. Меня начинает беспокоить другое. Каждой клеточкой тела я чувствую чей-то пристальный злобный взгляд, пронизывающий меня насквозь. Краем глаза замечаю: в лесополосе, отделенной от детдома дорогой, шевельнулась неясная серая тень.
«Бидон гнида, точно он. Наблюдает сволочь за делом своих рук. Ну ничего мразь, здесь я тебя и закопаю», — эта мысль обжигает сознание, наполняя разум холодной яростью. Глубоко выдыхаю, входя в боевой транс, и резко срываюсь с места, благо трасса сейчас пустынна.
— Леха, ты куда? — обескуражено кричит мне вслед Мальцев.
— Сережа стой на месте, сам разберусь, — я ускоряюсь, видя, как серая тень разворачивается и резво улепетывает вглубь леса.
— Фиг тебе, — слышу в ответ. Сзади раздается глухой стук ботинок по асфальту. Серега бежит следом.
Уже различаю знакомые очертания фигуры Бидона. Он несется из-за всех сил, спотыкается об ветки и корни, падает, вскакивает, и опять мчится на заплетающихся ногах. С каждой секундой расстояние между нами сокращается. Наконец ублюдок выбегает на небольшую полянку, залитую бледным лунным светом, и разворачивается, останавливаясь. В его руке тускло блестит широкое лезвие кухонного ножа. Гудыма торжествующе ухмыляется, демонстрируя полусгнившие черные зубы. Обостренное восприятие помогает мне заметить даже темные капли и потеки на его оружии.
— Щенков и этот детдом сраный я спалил. Осталось тебя зарезать и все мои долги уплачены, — шипит он, — как я мечтал, воткнуть тебе перо в живот, вспороть кишки, чтобы они вывалились у тебя из живота и волочились за тобой склизкой серой кучей, а тут ты сам прибежал, — злорадно шипит он, выставив вперед нож, — сегодня точно мой день. Сбываются все мечты.