Бивуаки на Борнео - страница 13

Каждые сто — двести метров наше продвижение останавливали более или менее крупные пороги. Тогда приходилось все разгружать, переносить поклажу, прыгая, подобно козам, на большие скалистые глыбы — отвратительно скользкие из-за тонкого слоя микроскопических водорослей, — а затем тянуть лодки против течения, снова нагружать их и двигаться черепашьими темпами до следующего препятствия.

Даяки были замечательными гребцами. Быстрые, ловкие, собранные, они работали до предела своих сил — всегда смеющиеся, всегда в хорошем настроении. Никто из них никогда не жаловался, не пытался увильнуть от работы: каждый знал, что малейшая невнимательность с его стороны может привести к катастрофе.

Глядя, как они с улыбкой выполняют эту работу, казавшуюся нам нечеловеческой, мы уже не удивлялись их атлетическому сложению. Каждый из них был плодом строгого естественного отбора — более слабые уже давно покоились в земле. Теперь мы лучше понимали знаменитую даякскую пословицу: «Кто четыре раза поднялся и спустился по реке — тот старик». В самом деле, должно быть редко кому доводилось совершать это изнурительное путешествие большее число раз.

Пироги были построены из длинных, скрепленных ротангом планок, что придавало им большую маневренность при движении среди скал, но сообщало непроницаемость решета. К воде, зачерпнутой в момент перехода через пороги, добавлялась вода, постоянно просачивавшаяся сквозь дно и борта лодки. От этой вечной ванны ноги у нас принимали мертвенный оттенок, кожа на них морщилась и слезала, словно кожура с разваренного картофеля. Большими ковшами мы часами вычерпывали воду из этого антипода бочки Данаид — с тем же успехом, что и легендарные девы.

Не проходило дня без того, чтобы однообразие медленного продвижения по реке не нарушалось то трагическими, то забавными происшествиями. На другой день после нашего отъезда из Намеха, когда я старательно греб, Жорж, вычерпывавший воду, внезапно весело закричал:

— Гляди-ка, вино!

Действительно, наши ноги плавали в красной жидкости, происхождение которой я тут же угадал:

— У раненого кровотечение!

Мы положили выздоравливающего на бамбуковую плетенку на корме, и, вопреки нашим наставлениям, он согнул ногу, снова открыв рану, кровь из которой смешивалась с водой на дне пироги. Нужно было действовать быстро: и без того истощенный, раненый мог не выдержать дополнительного кровотечения.

К несчастью, в это время мы плыли через порог между отвесными стенами узкого ущелья, и пристать к берегу не было никакой возможности. Вдобавок, мы сидели на носу лодки, а этот человек лежал на другом конце, отделенный грудой багажа. Мне удалось все же перебраться на корму, но я смог только наложить ему жгут: как и должно было быть, аптечка находилась в другой пироге.

Наконец спустя полчаса, в течение которых я то и дело спрашивал себя, не умрет ли этот человек с минуты на минуту, мы смогли остановиться на не очень глубоком месте и извлечь аптечку из-под груды остальных ящиков. Но в этот момент раненый, которого поддерживали два даяка, внезапно побледнел и повалился с громким хрипом.

— Он умер! Помолимся, братья! — вскричал начальник гребцов.

Тут все принялись громко молиться, закрыв лицо руками; мы же, потрясенные, молча обнажили головы. Жорж, который как истый репортер держал наготове свой роллифлекс, ухитрился заснять эту сцену, оставшуюся в нашей памяти одним из самых волнующих эпизодов за все наше путешествие.

Оказалось, что раненый только потерял сознание. Воспользовавшись тем, что его обморок позволял мне действовать без лишних церемоний, я ввел ему в рану длинный цилиндр агар-агара, пропитанного кровоостанавливающим средством, которое мне рекомендовал знакомый хирург. Его совет был замечательным: немного погодя кровотечение полностью прекратилось. Укол камфары привел в чувство умирающего, и он слабым голосом попросил пить, к великому изумлению других даяков.

Оставалось лишь отыскать удобное место для привала.

Поэтому мы возобновили плавание, предварительно закрепив ногу раненого так, чтобы он не мог опять ее согнуть. В конце концов мы нашли в устье небольшого потока узкую, более или менее ровную площадку; за несколько минут ее расчистили от кустарника, и для раненого был устроен навес из листьев. К несчастью, в этом месте было полно ос и пчел, устилавших землю настоящим ковром; сотни этих насекомых присасывались к нашим порам, лакомясь соленым потом, до которого они такие же охотницы, как и до меда.