Благодарю тебя - страница 6

Маркус немного погрустнел:

- А я не знаю такой сказки. Мне некому было их читать.

Мысленно ругая себя, что подняла болезненную для Риттера тему, Лиза думала, как отвлечь его от грустных мыслей и спросила:

- Как восприняли студенты твое возвращение?

- Они искренне рады, - заметно оживился Маркус, - жаловались мне на то, что преподаватель, замещавший меня, сильно к ним придирался и ограничивал их в импровизации.

Ему нравилось преподавать больше, чем сниматься, а о своих студентах он мог говорить часами.

Время пролетело незаметно, и чуть гнусавый женский голос вскоре поведал, что началась регистрация на рейс "Москва-Берлин".

Душа Маркуса налилась свинцом, когда они прощались с Лизой. Он по настоящему привязался к этой молодой женщине. Если бы его единственная дочь осталась жива, то ей было бы почти столько же лет, сколько сейчас Лизе Черникиной. У нее могли быть такие же чуть рыжеватые вьющиеся волосы, такие же волосы были у его мамы, и теплые зеленые глаза, как у Эммы.

Он на прощание отечески обнял Лизу, поцеловал в макушку, взял с нее обещание обязательно приехать в июне на его День рождения и, помахав рукой, скрылся в зоне паспортного контроля.

Лиза еще немного постояла, посмотрела вслед Маркусу и медленно побрела на автобусную остановку.

-3-

Приехав домой уже поздним вечером, Лиза надеялась, что мама спит, поэтому, не включая света, тихо разделась в коридоре и на цыпочках прошла в свою комнату. Но заспанная мама появилась на пороге Лизиной комнаты и, кутаясь в пуховый платок, накинутый на ночную рубашку, поинтересовалась, как прошли съемки передачи и когда ее покажут в эфире.

Поняв, что от расспросов сегодня уйти не удастся, она позвала маму на кухню пить чай и там, в подробностях, рассказала об участии в ток-шоу и о том, что приезжал сам Маркус Риттер.

- Завидую я тебе Лизунь, - протянула мама, отпивая маленькими глоточками горячий чай, - с такой знаменитостью общаешься. Каким же красавцем он был в молодости. Сейчас наверно старый совсем.

Лиза достала из вазочки сухарик, обмакнула в чай и, скривив губы, возразила маме:

- Нет, я бы не назвала его стариком. Он энергичный, подтянутый, если не знаешь, сколько ему лет, то вполне можно дать меньше.

И допив чай, сообщила:

- В июне я еду на его День рождения и знакомиться с утенком... тьфу, то есть с племянником Тимом.

- Ну, дай-то Бог, чтобы твое знакомство прошло удачно, - выдохнула мама.

Она укоризненно посмотрела на свою дочь и произнесла уже надоевшую Лизе фразу:

-- Я хочу нянчить внуков!

Вслед за этим обычно следовал довод, что у Натальи Петровны, Ирины Геннадьевны или еще какой-нибудь неизвестной Лизавете женщины, родился второй, третий, N-ый внук или внучка, а у нее до сих пор никого нет.

Лизе эти разговоры уже набили оскомину, она отмахнулась и легкомысленно произнесла:

- На следующий год я обещаю родить тебе внука.

- От кого? - заинтересовалась мама.

- Понятия не имею, - развела руками Лиза, - От мужчины, какого-нибудь. Да ладно, какая разница от кого, лишь бы здоровенький, - отшутилась она.

- Тебе бы все хаханьки, - возмутилась ее мама, - А часики-то тикают...

Она встала из-за стола, подошла к дочке, обняла и, поставив подбородок ей на макушку, тихо добавила:

- Лизунь, мы же воспитаем.

- Все мам, поздно, пошли спать, - сказала Лиза, прекращая неприятный разговор.

Она поднялась, поцеловала маму в щеку, пожелала спокойной ночи и удалилась в свою комнату.

Уже лежа в кровати и, уставившись на медленно двигающее пятно света на потолке от проезжающей по двору машины, Лиза размышляла, что будет, если забеременеть от Ярика? Ведь он смоется! Точно, смоется! Она даже представила, как это будет: "Ярик, я беременна", скажет она. Ярик побледнеет, пробормочет что-то вроде "как это... почему сейчас... мне надо подумать..." и трусливо станет ее избегать.

- Фу, не хочу унижаться! - повернувшись на бок, подумала она, - Если так получится, то я никому ничего не скажу! Сама справлюсь или как говорит мама "мы же воспитаем".

Лиза закрыла глаза и уже через несколько минут наслаждалась яркими идиллическими картинками, которые рисовало ее освобожденное сном воображение: