Благородный демон - страница 24
— Неужели вы не знаете старую поговорку: «В браке все обманывают, кто как может». Нет ни единого случая, чтобы какой-нибудь из супругов хоть как-то не обманывал бы другого. Здесь возможно самое худшее и в пределах безупречной добропорядочности.
«Наглец, — подумал Косталь. — Неужели я пришел сюда выслушивать все эти гнусные афоризмы? Мне нужна поддержка, чтобы жениться». Он взглянул на безымянный палец помощника поверенного с обручальным кольцом, как у Дюбуше. «А, все они таковы! Только и твердят о необходимости опыта!»
— Значит, нет никакого средства заранее обезопасить себя, и надо выходить в море без спасательных шлюпок?
— Никакие предосторожности не могут быть гарантией. Послушайте, это ведь все очень просто, я покажу вам в Гражданском кодексе…
— Нет уж, только не это! Стоит только сунуть нос в Гражданский кодекс — и сразу свихнешься. Достаточно, я уже кое-что понимаю.
— И, поверьте, как раз те, кто принимает наибольшие предосторожности, они-то и оказываются под колесами. Если уж собираешься жениться, завяжи глаза и ныряй без оглядки.
— Вы не возражаете, если я сейчас же и запишу все ваши советы?
— Безусловно. Вот бумага и перо.
Косталь написал: «Омерзителен с ног до головы. Аккуратный пробор. Выражение глаз постоянно меняется: то мелкое тиранство, то испуг. Глянцевый, словно облизанный рот. Над целлулоидным воротничком висит кожа». Для подобного персонажа найдется место в каком-нибудь романе.
— Простите, я отнимаю у вас время, — сказал он с неподдельной искренностью.
— Совсем нет, я весь к вашим услугам.
Косталь еще раз внимательно посмотрел на него и записал: «Мерзкий нос. Весь вид и манеры фальшивые и брюзгливые. И ямочки на подбородке, моя милая!»
— Благодарю! Вы сама любезность. Не знаю, пригодятся ли мне ваши советы, но в любом случае четверть часа нашей беседы не потеряны для меня. — На этом он откланялся.
«Завязать глаза и нырять без оглядки. Как раз то, о чем я и говорил: женитьба-сюрприз». От этих законников одни только неприятности. Напрасно он старался вызвать в памяти все, что могло бы послужить аргументами «против» (вплоть до лица, тела и даже того, какая Соланж в минуты любви), — ничто не отдаляло от нее, словно все уже было решено и неслось, увлеченное каким-то незаметным течением, как происходит вообще все, как наступает война, и человек просыпается в одно прекрасное утро уже не принадлежащим самому себе. 3 сентября он записал в дневнике: «То, что я женюсь на ней, не поддается никакому объяснению». 4-го: «Все лучше и лучше понимаю причины, чтобы не жениться. И при том все более и более ясно, что я это сделаю».
На другой день мадам Дандилло снова пригласила его на предсвадебный чай.
Когда Косталь вошел в гостиную, его поразил удушливый запах табака, и он вспомнил, что говорила Соланж: ее мать не курила, за исключением тех случаев, когда сильно волновалась.
— Кажется, ваши обстоятельства складываются довольно благоприятно, — сразу же сказал он. — Если дело сладится, то можно рассчитывать на октябрь. (С нею он никогда не говорил «брак»; во-первых, уж само слово какое-то глупое, а во-вторых, в духе тех первобытных народов, которые называют своих богов лишь иносказательно.) И совершить все в Перро-Гиреке, где у меня когда-то была лачужка. Надо еще узнать, возможна ли замена двух свидетелей на одного. (Он еще и представить не мог, кого взять себе для этого, настолько было неприятно предстать в подобной роли перед кем-нибудь из уважаемых им людей.) Например, можете быть и вы, если вам непременно хочется присутствовать… (Он чувствовал себя великодушным и записал эту жертву на баланс, который уже начал вести с семейством Дандилло.) Как вы полагаете, сгодится ли в качестве свидетеля с моей стороны кто угодно из Перро-Гирека? Когда мне надо было заявить в мэрию о смерти отца, я нашел свидетеля в ближайшем бистро и заплатил ему сто су…
Лицо мадам Дандилло вспыхнуло, как зажигается свет в комнате, когда включают электричество. Она так боялась, что он скажет: «Сударыня, об этом нечего больше и думать», и поэтому сразу же заспешила с подробностями: