Благословенное дитя - страница 31
Общие собрания жилищного кооператива проводились шесть раз в году в столовой при доме престарелых. Обычно с пациентами жильцы не сталкивались: собрание начиналось в семь вечера, а пациенты, пообедав в два часа, отправлялись отдыхать.
Посмотрев на старика, Ларс-Эйвинд перевел взгляд на Лауру, потом на Миккеля Скара и сказал:
— Подумаешь! Миккель, какая, в сущности, разница — ну будет плакат чуточку корявым! Это же ради детей…
— Нам придется смотреть на него каждый день, — ответил Миккель, — и детям тоже! Дети должны видеть красоту — это важно. Это называется эстетическим образованием.
— Разве? — спросила Лаура.
— Что — разве? — переспросил Миккель Скар.
— Разве именно это называется эстетическим образованием?
— Я всего лишь хотел посоветовать! По-моему, плакат не должен сильно бросаться в глаза, — ответил Миккель Скар.
Лаура опять взглянула на Ларса-Эйвинда. Он смотрел на старика — прежде тот сидел в полном одиночестве, но сейчас к его столику подсел еще один старик. На нем был серый пиджак. Этот новый старик не ел и не пил. Старики молчали. Интересно, старик в пиджаке — отец? Или брат? «Наверное, брат», — решила Лаура. Наклонившись к ней, Тува Гран прошептала:
— Видишь его?
— Ты о ком из них?
— О том, который помоложе.
— Ну?
— Это он теперь наш новый сосед. Паап. Он… Даже не знаю… Сегодня он подарил моим дочкам браслеты.
— Браслеты? — шепотом переспросила Лаура.
— Да. По-моему, он их сам сделал. Просто бусинки на веревочке. Они шли из школы, а он остановил их и спросил, не хотят ли они по браслету. Они поблагодарили и взяли! Я сказала, что мы должны вернуть ему эти браслеты!
— И ты пойдешь возвращать? — спросила Лаура.
— Знаешь, жалко, что там кто-нибудь другой не поселился! — сказала Тува Гран.
Лаура и Ларс-Эйвинд лежали на широкой двуспальной кровати.
— У тебя что-то болит? — спросила она.
— Да нет вроде.
— Тогда что случилось?
— Не знаю.
— Так спи уже! — Лаура отодвинулась к краю кровати. — Ладно, если б ты сам не спал. Ты ведь и меня будишь!
— Да.
— Зачем, а?
— Одному мне тяжело.
— Что тяжело?!
— Не знаю. Спина болит. Простыня влажная. Боюсь.
Лауре снилось, что она идет босиком по снегу, спускается по заснеженной дороге, поднимается на крутой холм и тащит плакат — огромный, словно ковер-самолет или палатка. Плакат белый и тяжелый. Лаура то волочит его за собой, то несет перед собой на вытянутых руках. Из-под снега выступают острые камни, впивающиеся Лауре в босые ноги. Ее ступни в крови, но боли она не чувствует. Она подходит к широкой кровати — на ней худое мальчишечье тело. Лаура укрывает тело плакатом.
— Мне показалось, что ты замерз, — прошептала она ему на ухо. — Монеут калазаутон чутои ыты мералазон.
— Скорее всего, мы продадим дом, — сказала Лаура.
— А соседи тут хорошие? — спросил Юнас Гуаве.
— О да! Лучше не придумаешь! — ответила Лаура.
— В основном семьи с детьми?
— Все, кроме Паапа. Он живет один в развалюхе немного дальше по дороге.
— Паап?
— Да. Он делает из бусинок браслеты и раздает их маленьким соседским девочкам. Например, у моей дочери Юлии есть несколько таких браслетов.
— Это, по-вашему, нормально?
— Ну, может, и не совсем нормально, — ответила Лаура, — тут уже собирают подписи, чтобы выселить его из жилищного кооператива.
— Думаю, с продажей надо подождать до весны, — сказал Юнас Гуаве, — когда расцветет сирень.
Лаура улыбнулась:
— А вот мою сестру от запаха сирени каждый раз тошнит. Не выносит этого запаха. Она вспоминает, как была беременна, — тогда ее тоже мутило от сирени. А вам известно, что тошнота во время беременности похожа на тошноту, возникающую при длительной химиотерапии?
— Сирень ведь так приятно пахнет! — сказал Юнас Гуаве
— Знаете что? Я хочу продать дом побыстрее. Желательно в январе. Чем скорее, тем лучше.
Лаура и Юнас Гуаве вышли в сад. Сначала они прошли в коридор и оделись — куртки, шарфы, перчатки, теплые ботинки. Трудоемкая работенка. Пока Юнас Гуаве одевался, Лаура старалась не смотреть на него. Затем они наконец вышли в сад, и из их ртов повалил пар. Юнас Гуаве остановился возле старой березы, обнял Лауру за плечи и спросил, залезала ли она когда-нибудь на самую верхушку этого дерева.