Блаженные шуты - страница 26

Той ночью в Эпиналь вернулся судья Реми.

Воспоминаний о том дне почти не сохранилось. Любые воспоминания – как соль на незажившую рану, но порой они всплывают, точно неподвижные картинки волшебного фонаря. Вот солдаты инквизиции, вытаскивающие нас из постелей. Вот Леборн с перерезанным горлом. Вот падает наземь искромсанная одежда. Отчетливее всего я помню звуки – стук копыт, звон сбруи, громогласные приказы, разгоняющие остатки сна, наши удивленные вопли.

Долго, слишком долго не понимала я, в чем дело. Чуть больше проворства, и улизнула бы, воспользовавшись предрассветным сумраком да кутерьмой. Буффон дрался как лев, и часть солдат, оставив нас, усмиряла его. Увы, я растерялась, ждала, что сейчас появится Лемерль с планом спасения, и упустила момент.

Лемерль снова нас бросил. Сам спасся, небось почуял опасность и понял: если бежать вместе, больше вероятности, что поймают. Леборн, видимо, разгадал его подлый замысел и поплатился жизнью – беднягу нашли под повозкой с перерезанным горлом и изуродованным лицом. Остальных – женщин, цыган, карликов, тех, кого легко заменить, – Черный Дрозд швырнул солдатам, аки горсть монет. По сути, он нас продал. Уже не впервые.

Слишком поздно открылась мне горькая правда. Нагими нас заковали в кандалы, выстроили в ряд и повели под конвоем конных охранников. Эрмина, вся растрепанная, безутешно рыдала, за ней с высоко поднятой головой шла я, последним, корчась от боли, хромал Буффон. Карауливший меня жирный боров с наглыми глазами и губками бантиком пробормотал что-то сальное и хотел погладить меня по щеке. Я обожгла его презрительным взглядом, благо глаза были сухие и горячие, как угли.

– Только тронь, – зашипела я, – одно мое заклинание, и стручок твой мигом отвалится…

Боров оскалился.

– Ты, сучка, свое получишь, – процедил он. – Жду не дождусь…

– Жди, боров, жди и помни про заклинание.

Знаю, глупо было ему угрожать, только меня распирало от гнева. Казалось, я лопну, если промолчу.

Снова и снова появлялась навязчивая мысль, она крутилась в сознании, как мул вокруг колодца, и с каждым кругом терзала все сильнее. Как Лемерль мог так со мной? Со мной! Ладно с Эрминой, ладно с Буффоном, Беко, ладно с карликами. Но я – это я. Почему он не взял меня с собой?

Позови меня Лемерль, я бы пошла – это открытие разожгло пламя ненависти, мгновенно и навсегда. Я-то считала себя лучше других, сильнее и порядочнее. Лемерль раскрыл мне глаза. Я поняла, что так же способна и на предательство, и на трусость, и на убийство. Теперь я видела истинную себя и, распаляя свой гнев, горела желанием пустить Лемерлю кровь. Злость баюкала меня ночью и согревала днем.

Арестантская трещала по швам, и нас заперли в подвалы под зданием суда. Я попала в холодную каморку с земляным полом и солевыми отложениями на стенах. Смешать эту соль с углем и серой – получится не просто белый порошок, а отличная взрывчатка, но зачем в подвале взрывчатка? Тут ни окон, ни другого выхода – лишь запертая дверь. Я села на влажный пол и постаралась обдумать свое положение.

Виновность наша сомнений не вызывала, оправдываться бессмысленно. Вариантов обвинения у судьи Реми было выбирай – не хочу, спасибо Лемерлю. Воровство, порча, ересь, самозванство, бродяжничество, колдовство, убийство – за любое из этих преступлений по закону нам грозила смерть. Верующий утешался бы молитвами, а я молиться не научилась. Леборн твердил, что для таких, как мы, Бога нет. Мы не созданы по его образу и подобию. Мы юродивые, бракованные, треснувшие при обжиге. Разве нам можно молиться? Да и если бы мы молились, что сказали бы Ему?

Спина у камня, ноги на утоптанной земле – я просидела так до рассвета, баюкала малютку в своем чреве, прислушивалась к рыданиям за стеной.

Раз, и дремы как не бывало. В каморке царил мрак, но я отчетливо услышала скрип засова и легкие шаги на подвальной лестнице. Я не без труда встала, не отрывая спину от стены, и шепотом спросила:

– Кто там?

В ответ раздалось мерное дыхание и шелест одежды о стену. Ко мне кто-то подкрадывался. В полной темноте я подняла кулак. Меня всю трясло, но я знала, что рука не дрогнет. Пусть только приблизится!