Блестящее одиночество - страница 13

Озираясь по-волчьи по сторонам и рыская взглядом туда-сюда, Степан скромно присел на краешек, потрогал черного короля, потом помусолил ладью, сложил на коленях руки и очень сбивчиво начал. «Готовится страшное преступление, провокация, — почти беззвучно, не разнимая губ, сказал он, якобы разглядывая носок ботинка. — Мне, кроме вас, господин резидент американской внешней разведки, поди, и пойти-то не к кому, вот как, понимаешь, выходит, вот такие, брат, пироги…» И Пиздодуев быстро скосил на незнакомца. «Что? Евхеи? Опять евхеи? — взвился резидент, повысив голос до визга. „Да вроде бы нет…“ — на всякий случай сказал Степан, хотя вопроса не понял. „Степан, вы мне не довехяете, — с грустью произнес американский шпион. — Ну хохошо… (и он полез во внутренний карман пиджака). Вот мои хефехенции…“ Из вежливости Степан долго изучал бумагу, написанную не по-русски. „Числюсь по ведомству одной заморской дехжавы, — пришел на помощь резидент, — как вы проницательно успели заметить, хотя сам я выходец из Хоссии, Сыхкин Михон Михонович, позвольте пхедставиться“. — „Федот Данетот“, — брякнул от сердца Степан и горячо пожал протянутую ему руку. Мирон Миронович не выразил удивления, слегка поклонился, и они перешли к делу.

Выслушав галиматью про Данетотово, про стихи, про неожиданно свалившуюся на Пиздодуева его, но не его славу, про людей со страшной пустой улыбкой и зеленоватым кожным отливом, про вселенский заговор, предполагаемое убийство, побег и т. п., Сыркин подумал: „Хи из пробэбли крэйзи бат итс гуд ай сопоз“. Подумал он, разумеется, по-английски, потому что никаким Сыркиным не был, а был сыном айовского фермера из предместий Де-Мойна Мата О’Хары, который на протяжении всей своей нелегкой трудовой жизни честно выращивал кукурузу, известную у нас под названием „поп-корн“. Молодой Тим О’Хара-юниор, будучи еще ребенком, понял, что кукуруза не по его части. Да и скучища в Айове была зверская — плантации, сколько глаза хватает, да змейки шоссе.

Что же делает молодой человек, когда хочет вырваться из заевшей его не его среды? Говно, не вопрос, скажете вы? Нисколько. Это у нас с вами „говно“ — идешь в политики или спортсмены. У них гораздо сложнее — приходится вербоваться в армию, в пожарные или в разведку. В армию Тим идти не хотел, потому что тогда шла война во Вьетнаме, где то и дело гибли такие, как он, простые американские парни. В пожарных был перебор и не брали. Оставалась разведка. Тем более что Тимоти слышал, будто в разведку берут без разбора, даже глухих идиотов. Но идиотом он не был и в айовской разведшколе обнаружил способности к языкам. Он свободно заговорил по-португальски, японски, немецки, фински, словацки, не говоря о языках кетчуа и гуарани, а также заговорил на своем родном языке, английском, до того связно и логично, что, когда приехал в Де-Мойн на побывку и пошел в местный бар выпить пива, бармен из сказанного ему ни слова не понял и налил Тимоти наугад.

Что правда, на выпускных экзаменах вышла заминка с русским. Нет, нет, русским он овладел в совершенстве и мог без запинки шпарить „Онегина“ наоборот. Ему просто не повезло. В те времена из России пускали одних евреев, которых уже в аэропортах разбирали по разведшколам преподавателями. Поэтому и наш бедный О’Хара заговорил по-русски картаво и с таким странным акцентом, точно был и вправду рожден у одесских шалманов. И все бы сошло с рук — кто там чего в этой Америке разберет. Но тут, как назло, из России бежал майор КГБ Михайло Михайлов Титько, из селенья Путятина Старопизденского уезда Полтавской губернии, который и устроил скандал в качестве почетного гостя на дипломных экзаменах. „Сралы мухы, бэндзе вёсна“, — гаркнул он на чистом русском и бросился на молодого О’Хару с кулаками, так как, по его же словам, крепко не любил евреев. Титько тут же вызвался „задарма“ Тимоти переучивать, но было поздно. По агентурным же данным, которые впоследствии оказались неверными, все евреи из России уже уехали, поэтому Тима забраковали и перебросили сначала в Шанхай, потом в Париж, потом в Гамбург. Россия была для него закрыта.