Ближе к истине - страница 18

К сожалению, не все об этом заботились. Были среди нас неисправимые ленивцы. Они не умели или не хотели закреплять полученное на занятиях, отвечали плохо и объясняли это так: «Да вот, когда вы (С. И.) объясните, — все понятно, дома ничего не понимаю».

Семен Исаевич никогда не упрекал за плохой ответ. Если кто‑либо плохо отвечал, это вызывало в нем единственную реакцию — немедленно, любыми способами довести до сознания отвечающего материал. Он мог несколько раз повторять объяснение и делал это с веселой энергией, артистично.

Мы это ценили, и большинство из нас старались учиться хорошо. К математике мы готовились усердно. Так у нас поддерживалось постоянное чувство взаимоуважения. И я не помню ни одного плохого высказывания среди нас, учащихся, в адрес Семена Исаевича.

Среди коллектива преподавателей были такие, кто осуждал Семена Исаевича именно за добрый контакт с нами. Мы знали, что его не любили директор техникума и завуч…

Завучем был старый педагог — историк Василий Фокич. Отличный знаток своего дела! Но в обращении с учащимися он пользовался какими‑то старорежимными приемами. Отчего возникала некая враждебная атмосфера между ним и нами. Такие отношения он считал нормальными и требовал такого же от всех преподавателей. За это мы считали его чудаком и отжившим. На его уроках в группе всегда стоял гвалт. Мы занимались кто чем хотел, но не историей. Василий Фокич же не обращал внимания на шум. Он рубил воздух ладонью и нудно внушал, сосредоточенно вглядываясь в свои конспекты — исписанные вдоль и поперек листки.

Мы знали, что он как завуч требовал и от Семена Исаевича составления длинных планов проведения занятий и конспектов лекций. Семен Исаевич имел из‑за этого немало неприятностей. Но он всегда приходил на урок без конспектов и даже без журнала. Вынимал из верхнего, нахрудного кармана маленький блокнотик и, заглянув в него, начинал урок. А иногда даже не заглядывал в блокнотик. Заходил в аудиторию и сразу начинал с того, на чем остановился в прошлый раз. И это у него удивительно интересно получалось! И внешне он казался прекрасным: от моих первых впечатлений о нем не осталось и следа. Его толстые губы были очень подвижными, близорукие глаза — живыми и выразительными, а кривая усмешка — лукавой и нежной.

Приходил он иногда и печальным. Видимо, донимали его Фокич с директором. Бывало, придет в группу, сядет за стол и смотрит на нас своими умными близорукими глазами. Долго смотрит. Мы сидим, не шелохнемся. Муха летит — слышно. А он все смотри']'. Потом так устало сдвинет указательным пальцем свои толстые очки на переносицу, отвернется к доске и скажет:

— Ну, чего вы притихли? Идите кто‑нибудь отвечать.

— Как это — кто‑нибудь?! — вскакивает Надя Коваленко, та самая девочка с толстой косой. — А если мы сразу все выйдем к доске?! — и она так смешно удивится и уставится на Семена Исаевича своими чуть раскосыми глазами, что он крутнет головой и… заулыбается. Мы смотрим на него влюбленно.

Мне очень хотелось подарить ему что‑нибудь. Что‑то такое милое — премилое. Но я никак не мог придумать что. Да и не имел такой возможности. Единственное, что я втайне считал возможным, это нарисовать (я рисовал немно — го) и подарить ему какую‑нибудь миниатюрную картину. Но не смог осуществить этой мечты.

Пусть же это коротенькое воспоминание о нем будет тем подарком Семену Исаевичу от меня и всех нас, кому он передавал, и, может быть, передаст еще, свои чудесные знания.

1963 г.

«Ну как?» — выжидающе смотрит на меня Юрий Михайлович и улыбается.

— М — да, — говорю я, не в силах оторваться от принесенного им альбома.

В альбоме — репродукции. Их много. И они хорошо отпечатаны. Конечно, я знаю, что подлинники находятся от меня где‑то за тридевять земель, но на душе все равно празднично: состоялась встреча с большим искусством. И устроил эту встречу не профессор из академии живописи, не искусствовед из московского музея, а мой сослуживец по мебельно — деревообрабатывающему комбинату, технолог участка спецмебели Юрий Михайлович Петров.

— Гляди‑ка, сколько эскизов сделал Карл Брюллов к картине «Последний день Помпеи»! — говорю я и исподтишка бросаю на Юрия быстрый взгляд. Мне подумалось, что процесс формирования характера человека, к примеру, такого, как Юрий Михайлович, очень похож на процесс создания этой картины…