Близкие люди - страница 3

После, когда расставались, он, вообще-то добрый человек, каждому из нас по пачке объяснительных вернул: «Не показывал я их директору, для острастки писать заставлял…»

А разве забудешь его бесконечные рассказы из жизни танкистов! Сколько вечеров просиживали мы в красном уголке общежития, слушали воспитателя, разинув рты! Он закончит одну историю, передохнет. «Устали?» — «Не-е-ет!» — «Ну, тогда про то, как я горел, — и вечерняя линейка».

Свобода… Закадычный училищный друг Василь Сахненко…

Нас распределили после выпуска в разные города. Не сумев наладить переписку с самого начала, мы надолго потерялись. А точнее — на восемнадцать лет.

Недавно встретились. Узнать-то узнали друг друга сразу, а как изменили, однако, нас годы! Василь, помню, был выше меня, а теперь мы одного роста. Потучнели оба, у обоих вторые подбородки обозначились. Только чуб у Василя прежний — жесткий, как щетка. Ну, а я лысею потихоньку. Василь вольнонаемным мастером в колонии строгого режима работает, я же изменил своей профессии.

Нелегко было изменять. Когда я рассчитывался с завода, мне казалось, что все общежитские ребята с укором и неприязнью смотрели на меня. Вот, мол, нашел работенку почище, не успел вечернюю школу закончить, уже бежит на легкий труд.

Я объяснил кому мог, что никуда не бегу. Что мне, студенту-заочнику Литинститута, вот так полезна журналистская практика. К тому же меня приглашают в редакцию городской газеты. А что касается легкого труда… Так он не очень-то легкий. Не зря ведь, как свидетельствует статистика, журналисты живут чуть ли не меньше всех.

Но всем это невозможно было объяснить. Вот и косился кое-кто.

А может, это мне только казалось?.. Может, это совесть моя меня укоряла?..

— Свобода, — вспоминал вечером Сахненко, — альма-матер наша!

Мы сидели вдвоем в кухне его уютной квартиры, уставшие от разлуки, и без конца говорили, говорили. Уже спала его пятилетняя дочь, ушла отдыхать и жена — рано утром ей на смену. А мы все говорили и говорили. Иногда ненадолго замолкали — чтобы вспомнить какую подробность.

— Устал в дороге? — спросил после одной такой паузы Василь. И, не ожидая ответа, сказал: — Ничего, отоспишься… — И в который раз повторил: — Нет, ты помнишь, как мы с тобой сошлись в свободинском РУ?

Как не помнить? Не обидел бог памятью.

…Из столовой я вышел, наевшись до боли в животе. Дома так сытно я наедался разве что на рождество, когда холодца вволю бывало. В остальное же время главная еда — мичуринка, как у нас в деревне почему-то называли картошку. А тут, в училище, хлеба вволю дают. А котлеты с чесноком чего стоят! А гуляш! Подливка до того вкусная, что тарелку языком бы вылизывал. Да стыдно: подумают ребята, что обжора.

Едва, значит, за моей спиной захлопнулась створка столовской двери, как передо мной возник щуплый, неопрятный, замызганный «старичок» (так мы, новички, называли учеников второго-четвертого годов обучения). Отводит он меня в сторону и тихонько спрашивает:

— Закурить е?

В карманах я курева не держал — боялся Конева, а вот в правом носке у меня был спрятан табачок, завернутый в маленький белый лоскут, а в левом — десяток спичек и «терка» — обломок спичечного коробка. Табаку было закрутки на три-четыре, и хранил я его не для того, конечно, чтобы угощать первого попавшегося «старичка». И я ответил ему — Замыцкий была его фамилия, как после узнал:

— Нету закурить.

— Дай проверю.

Фью, думаю, проверяй, все равно не догадаешься в носки заглянуть.

Замыцкий в один карман полез — ничего, во второй, понятно, — ничего. Впрочем, смотрю, он все-таки что-то вытащил и зажал в кулаке. Ах, вспомнил, у меня три, рубля там лежало! Сестра, что привозила меня в училище, на всякий случай дала.

Я схватил Замыцкого за руку:

— Отдай!

— Чего? — вырвал руку Замыцкий. — Сгинь!

— Отдай, — не отставал я чуть не плача — жалко все-таки трояк.

— Сгинь!

И тут подошел Василь Сахненко. Он из столовой вышел вслед за мной и наблюдал всю сцену. Видя явную несправедливость, он схватил Замыцкого за шиворот:

— Что взял?

Замыцкий вырвался, бац Василя по скуле своим костлявым кулачком. За незнание неписаного закона: новичок не имел права перечить «старичку».