Блудницы Вавилона - страница 38

На сцену выпрыгнула вторая обнаженная девушка. Эта была белая, но кожа ее была хитроумно разрисована напоминающими кости черными полосами, и казалось, на помосте дергается и выгибается живой скелет. Двигаясь неуклюже, рывками, она преследовала черную девушку. И не просто преследовала, но и срывала с нее одежды, начав с короны. Завладев трофеем, белая отскакивала, с каждым разом все медленнее, неохотнее. Что-то жидкое, пот или слезы, стекало по лицу жертвы, из-под волос, застывая бороздками и морщинами, как отвердевающий воск. Лишаясь одежд, она уже не выглядела больше молодой, но казалась сморщенной, как высохшая слива. И когда белая воровка стащила последний покров, перед зрителями предстала старуха, усталая, согбенная, с обвислыми грудями. Белая танцовщица схватила свою добычу и утащила за плотный занавес. Тихо и жалобно всхлипнула флейта.

Неловкая пауза молчания, и аудитория разразилась аплодисментами. Обе девушки, черная и белая, выбежали на помост, чтобы поклониться. Первая уже не казалось такой древностью.

— Ловко! — сказал Гупта. — Надо освоить этот трюк с одеждами. — Какая-то липкая ткань. Морщинится, как старая кожа.

— Так это был только трюк?

— Сопровождаемый удачно подобранными позами и жестами.

На сцену снова вышла распорядительница.

— Спасибо тебе, благодарная публика. А теперь вам предстоит узреть путешествие через пять ворот ада.

И тут Алекс сам вошел в первые ворота ада. Он похлопал по мешочку с деньгами и обнаружил его отсутствие. Приглушенно вскрикнув, обшарил себя всего. Потом опустился на корточки и постарался разглядеть что-то в темноте между ногами, как босыми, так и в сандалиях.

— Кошелек! Кто-нибудь стоит на моем кошельке? — Он выпрямился и схватил Гупту. — Это ваша шутка? Вы взяли мой кошелек? Говорите!

— Конечно, нет. Ничего подобного. Может быть, вы обронили его на входе, когда расплачивались. Подумали, что положили на место, а он выскользнул. Такое случается.

Под звуки ожившей флейты Алекс протолкался через толпу к выходу. Допросил привратника. Поискал на земле.

— Ну как, удачно? — поинтересовался вышедший следом Гупта. Лицо его выражало искреннее дружеское сочувствие.

— Ничего! — Алекс снова схватил индийца, провел руками по его спине, ощупал более сокровенные места. — Вы сказали, что здесь не только раздеваются, но и раздевают. Да, так! А что еще? Что еще у меня отнимут?

— Протестую. Хотя и прощаю, учитывая ваше состояние и невыдержанность. Какой ужасный шок.

— Что толку вас обыскивать. Вы могли спрятать его в задницу. Пожалуйста, Гупта. Пожалуйста, если мой кошелек у вас…

— У меня его нет. И быть не может.

Алекс повернулся к привратнику, с вежливым интересом наблюдавшему за происходящим.

— Отсюда кто-нибудь выходил?

— Вы двое.

— Я имею в виду кто-нибудь еще!

— После первого танца? Нет, вряд ли.

— Значит, вор еще там с моими деньгами.

— Очень удачно. Все, что вам нужно, это встать у входа и спрашивать каждого выходящего.

— Спрашивать?

— Да. Не поднял ли кто-то случайно ваш кошелек.

— Я требую, чтобы представление остановили. Пусть всех обыщут. Воровство — это преступление против закона.

— Конечно. Но сегодня там сорок человек. Кто будет их обыскивать?

— Я. Если вы запрете дверь.

— Это вряд ли всем понравится. Там есть и агрессивные парни. Мало кому нравится, когда его ощупывают.

Алекс застонал и схватился за рукоять спрятанного под туникой доброго греческого ножа. Привратник протянул руку к лежавшей на полке дубинке. Алекс разжал пальцы.

— Дайте мой фонарь.

— С фонарем заходить нельзя. Нарушение баланса освещения.

— Верните мой фонарь! Я иду домой! Спать.

— Не спешите, — сказал Гупта. — С падением покровов смерти вор может испытать раскаяние.

— Что-то плохо верится. И я не намерен оставаться в одной комнате с тем, кто только что меня уничтожил.

— Это преувеличение.

— У меня нет больше денег, Гупта. Совсем. Я — нищий.

— Позвольте предложить вам заем. Могу выделить полтора шекеля на неотложные нужды.

— Щедрость вас погубит.

— Извините, я не Крез. Впрочем, вы вольны отказаться. Сохраните гордость. — Чьи деньги предлагает Гупта? Собственные? Или его, Алекса? — Не хочу чрезмерно себя ограничивать. А этой суммой могу рискнуть.