Блюз ветренного города - страница 5
Из глины из Калумета получались лучшие кирпичи, чем из всех доступных сегодня. Одно из преступлений, от которых жители Пуллмана должны остерегаться, - это потеря кирпичных гаражей: люди уезжают в отпуск и возвращаются домой и обнаруживают, что их гаражи разобраны по кирпичику и увезены на тележках, чтобы стать частью строящегося дома в отдаленном районе.
Вместо того, чтобы ехать по скоростной автомагистрали на север, вам следует съехать с южной стороны задним ходом, свернув на восток, на улицу Буффало, мимо Национального храма Святого Иуда, католического покровителя безнадежных или сложных случаев. Двигайтесь на север по Буффало, и внезапно вы обнаружите, чтосвернул на шоссе 41 США. Следующие две мили он немного поворачивает и поворачивает, но по указателям US 41 легко проследить.
На 79-й улице вы увидите последний завод USX справа от вас, и внезапно вы окажетесь за пределами промышленной зоны, снова на тихих жилых улицах. На углу 71-й улицы и Саут-Шор-Драйв стоит старый загородный клуб Саут-Шор. Когда-то это было место встречи богатых и влиятельных людей, живших в этом районе. Здесь вышла замуж за одну из дочерей покойного мэра Дейли. Частный пляж и поле для гольфа были захвачены Чикагским парковым районом, полицейские лошади теперь занимают конюшни, а местные жители размахивают клюшками на траве. Клубный дом сейчас является общественным центром, красивым местом, заслуживающим боковой остановки.
За загородным клубом вырисовывается озеро Мичиган. Вы можете съехать в детскую больницу La Rabida на полмили вверх по дороге, чтобы подняться по скалам с видом на озеро. С этой выгодной точки, глядя на юг, вы можете увидеть только что посетившее промышленное болото. К северу на фоне неба вырисовывается силуэт, прославленный Скидмором, Эдвардом Даррелом Стоуном, Бадом Голдбергом и их друзьями.
Вернитесь в машину и вернитесь в US 41. Вскоре он превратится в восьмиполосное шоссе, которое быстро приведет вас к кольцевой дороге. Озеро Мичиган будет вашим спутником на протяжении всего путешествия, извергая пену наскалы - баррикада, воздвигнутая людьми в надежде укротить воду. Однако это не ручное озеро. Под асфальтом лежит болото, где вот уже двадцать пять тысяч лет обитают цапли. Озеро еще может его вернуть.
G RACE N OTES
я
ГАБРИЕЛЛА СЕСТИЕРИ ИЗ ПИТИЛЬЯНО.
Любой, кто знает ее местонахождение, должен связаться с офисом Малкольма Раньера.
Я ЧИТАЛ « Геральд-Стар» за завтраком, когда на меня выскочило объявление из личного раздела. Я поставил свой кофе с особой осторожностью, как будто я был во сне, и все мои действия двигались с медлительностью времени сна. Я закрыл бумагу таким же медленным движением, затем снова открыл ее. Уведомление все еще было там. Я писал заголовок буква за буквой, на случай, если мое подсознание заменило одно имя другим, но текст остался прежним. Не могло быть больше одной Габриэллы Сестиери из Питильяно.Моя мать, которая умерла от рака в 1968 году в возрасте сорока шести лет.
«Кто мог хотеть ее все эти годы спустя?» - сказал я вслух.
Пеппи, золотистый ретривер, которого я делю со своей соседкой внизу, сочувственно приподняла бровь. Мы только что вернулись с пробежки мрачным ноябрьским утром, и она с надеждой ждала тоста.
«Это не может быть ее отец». Его разум сломался после шести месяцев в немецком концентрационном лагере, и он отказался признать смерть Габриэллы, когда мой отец написал ему об этом. Мне пришлось перевести письмо, в котором он сказал, что слишком стар для путешествий, но пожелал Габриэлле успехов в ее концертном туре. Во всяком случае, если бы он был еще жив, ему было бы почти сотня.
Может быть, брат Габриэллы Итало искал ее: он исчез в водовороте войны, но Габриэлла всегда надеялась, что он выжил. Или ее первый учитель голоса, Франческа Сальвини, которую Габриэлла очень хотела увидеть снова, чтобы объяснить, почему она так и не оправдала надежд Сальвини на ее профессиональную карьеру. Пока Габриэлла лежала на последней кровати в больнице Джексон-Парк с трубками, окружающими ее истощенное тело, ее последние сообщения были для меня и для Сальвини. Сегодня утром меня впервые осенило, насколько обидно, должно быть, счел это мой отец. Он обожал мою мать, но к нему она питала лишь тихую нежность старого друга.