Бобби Фишер идет на войну - страница 12

Что они имели в виду? То, что компьютеры не испытывают эмоций. У них отсутствует психологическая привязанность к определённым правилам или стилю, они играют быстро и точно. В этом смысле Фишер казался своим противникам автоматом на микрочипе. Он с удивительной скоростью анализировал позиции, а его партнёры всегда отставали по времени. Что касается шахматных компьютеров, то американский игрок Джим Шервин, хорошо знавший Фишера, описывал его как «прототип "Дип Блю"». Советские анализы его партий говорят о том, что, даже столкнувшись с неожиданной позицией, Фишер за пятнадцать-двадцать минут находил верный ход; другим гроссмейстерам зачастую требовалось в два раза больше. Он не был скован определённой психологически обусловленной системой или техникой. Возьмём лишь один пример: 22-й ход в седьмой партии с Тиграном Петросяном в матче претендентов 1971 года. Кто ещё, кроме Фишера, обменял бы своего коня на слона? Отдать активного коня за слабого слона казалось немыслимым, это нарушало самые основы шахмат, бросало вызов всему жизненному опыту! Однако, как доказал Фишер, это было абсолютно правильным решением, превратившим критическую позицию в ясное победное преимущество.

Шахматисты часто испытывают неуверенность в открытых, сложных позициях, поскольку многие боятся неизвестности. Они избегают раскрывать своего короля, опасаясь, что эта самая важная фигура неизбежно окажется под перекрёстным огнём. Здравый смысл и исторический опыт говорят о верности этого мнения. Свойственный игрокам пессимизм тревожит, изводит и предупреждает их о потенциально смертельном ходе. Но только не Фишера! Если он считал, что противник не сможет извлечь никакой выгоды из открытого положения его короля, если он не видел прямой опасности, то позволял ему стоять нахально и провокационно беззащитным.

Столкнувшись с невероятным хладнокровием Фишера, уверенность противников начинала рассеиваться. Ход, который на вид выглядел слабым, мог впоследствии оказаться сильным. В любом из них чудился глобальный замысел, недоступный простым смертным (и в этом они бывали правы). Американский гроссмейстер Роберт Бирн назвал этот феномен «страхом Фишера». Противники слабели, костюмы их мялись, на лбу выступал пот, нервная система поддавалась панике. Постепенно вкрадывались ошибки, начинались просчёты. Говорили, что Фишер гипнотизирует партнёров, подрывая их интеллект тёмной, коварной, мистической властью. Временами, особенно в долгих матчах, его соперники страдали от упадка сил. Фишер вызывал головную боль, озноб, лихорадку, повышенное кровяное давление и истощение, от чего сам практически никогда не страдал. Он любил шугать, что никогда не побеждал здорового противника.

Часть этого деструктивного влияния относилась к поведению Фишера во время игры. Высокий (182 см), уверенный в себе, он повсюду выделялся своей впечатляющей фигурой. Бывший президент Шахматной федерации США Дон Шульц говорит, что «глядя на него за доской, вы думали: "Этот парень точно выиграет"». То, что Фишер не стремился к ничьей и редко на нее соглашался (только если в позиции была какая-то неопределённость), повышало умственные усилия противников в борьбе с ним.

Писатель Артур Кёстлер, освещавший матч со Спасским в Рейкьявике, выдумал для описания Фишера неологизм «мимофант». «Мимофант — это гибрид, нечто среднее между мимозой и слоном (elephant). Такой вид раним, как мимоза, если затронуты его чувства, и толстокож, как слон, когда дело касается чувств других».

Нет сомнения, что Фишер, будучи психопатом, наслаждался ощущением полной власти над своим соперником. Такой тип личности не предполагал угрызений совести по поводу своего воздействия. В письме к приятелю-шахматисту, говоря об олимпиаде в Болгарии 1962 года, он вспоминает партию с великим Михаилом Ботвинником. В конечном итоге она закончилась вничью, поскольку Фишер попался в ловушку (после чего Ботвинник «выпустил пар из груди, уверенно встал из-за стола, словно богатырь, и ушёл тяжёлыми большими шагами»). Однако основную часть партии инициатива была у Фишера, и в письме он весело рассказывает о состоянии Ботвинника, подсмеиваясь над тем, как тот «задыхался, краснел, бледнел», и добавляет, что «он выглядел так, будто умирает».