Боевое братство - страница 16

Губы Хоффмана едва дрогнули в подобии усмешки.

Она понимала, что не стоит ждать широкой приветственной улыбки.

— Я тоже рад тебя видеть, Берни. И ты далеко не образец солдата.

— Я знаю. Но я все еще могу двигаться с полной выкладкой и поражать цель с расстояния восемьсот метров. Иначе бы я сюда не дошла.

— Принеси клятву, потом наведайся к интенданту. — Хоффман позволил себе улыбнуться — украдкой, почти нехотя. — С возвращением. И постарайся не целовать зад Фениксу. Будь на то моя воля, он и сейчас был бы последним заключенным в Глыбе.

— Задница, сэр, — сказала Берни. Она не поняла, почему Хоффман так назвал тюрьму — Глыба. — Там, откуда я пришла, это называется задницей.

— Ладно, что бы это ни было, перед ним не стоит лебезить.

Хоффман развернулся и зашагал прочь. Нет смысла говорить Маркусу, что ей всегда нравился Хоффман. Он был настоящим воякой, а не просто просиживал кресло, как многие другие, кого она знала. И нет смысла убеждать Хоффмана, что Маркус не способен бросить своих людей, а если уж решился на подобную глупость, значит, на то была крайне веская причина.

Она пришла сюда не ради того, чтобы стать судьей для этих двоих, напомнила себе Матаки. Она пришла, потому что принадлежала к человеческому сообществу. Стать солдатом — вот ее шанс помочь в восстановлении мира.

Подошел Дом, от него пахло карболовым мылом. Чертовски трудно смыть с себя вонь Саранчи.

— Пойдем, я провожу тебя в кабинет адъютанта, — предложил он. — Если тебе что-то понадобится или возникнут какие-то проблемы — дай мне знать. Карлос очень хорошо к тебе относился.

— Спасибо. Ты отличный парень, Дом.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне о нем, ладно? Уверен, вы с ним попадали в такие переделки, о которых он мне не говорил.

Дом усмехнулся. Берни ответила натянутой улыбкой, а затем пошла за ним по коридору. Она расскажет ему то, что сможет, но Берни была твердо уверена, что рано или поздно Дом попросит ее вспомнить ту историю, о которой она поклялась никогда не упоминать.

Он спросит о том дне, когда Карлос погиб.

ОПЕРАТИВНЫЙ ЦЕНТР. ГОСПИТАЛЬ РАЙТМАНА, ХАСИНТО

Донесения о вторжениях Саранчи, как правило, поступали почти без перерыва. Но в последние два-три дня мощный поток сменился относительно слабым ручейком.

Но это не означало, что противник отступил.

— Сэр, у нас возникла проблема. — Лейтенант Матьесон привлек внимание Хоффмана к свежей распечатке. Беднягу направили в центральный информационный отдел, после того как он лишился в бою обеих ног. — Посмотрите на эту карту. Обратите внимание, в каком направлении движутся новые группы противника.

Хоффман вгляделся в расположение коротких стрелок, образующих цифру четыре, и обратил внимание на время под каждой из стрелок. Да, просматривается определенная закономерность. Саранча движется к северу — в те районы, куда до сих пор не доходила, — и через поселения бродяг прорывается к так называемой сельскохозяйственной зоне. Этот сектор до сих пор был обозначен на карте обнадеживающим зеленым цветом. В реальности все было далеко не так оптимистично: сохранилось лишь несколько ферм, где выращивали урожаи под открытым небом. Все остальное пространство занимали уродливые промышленные ангары, где применялась гидропоника, а также заводы по производству искусственного белка и птицеводческие комплексы. Единственный оставшийся город человечества по-прежнему требовал огромного количества продовольствия.

Однако направления вторжений еще не образовали четкого рисунка. Пока.

"К тому времени, когда это произойдет, будет слишком поздно".

— Каково твое мнение, Матьесон?

— Возможно, это простое совпадение, но если вы продолжите эту стрелку, станет ясно, куда они направляются.

— Если эти твари перережут линию продовольственных поставок, мы обречены, — сказал Хоффман. — Но геологи клялись, что там прочное гранитное основание.

— Вероятно, сказались последствия применения светомассовой бомбы.

— Что, открылись новые расщелины?

— Когда в замкнутом пространстве высвобождается такой колоссальный заряд энергии, она обязательно находит выход, сэр.

В помещении оперативного центра, давно непохожего на тщательно укомплектованный отдел, каким он был в прошлые годы, наступила удивительная тишина. Ее нарушали только отрывистые донесения патрулировавших окрестности солдат да ритмичное стрекотание принтера, выплевывавшего бесконечные потоки информации. Стоило Хоффману поднять голову, как он обнаружил, что все глядят на него: и молодые мужчины, непригодные к военной службе, и старики из резерва, и женщины от восемнадцати лет до того возраста, когда об этом становится неприлично спрашивать. И во всех взглядах читался откровенный ужас.