Боевыми курсами. Записки подводника - страница 9

В Николаев мы пошли на небольшом пароходе, который вначале шел морем, а затем стал подниматься по Днепро-Буге кому лиману. Вскоре перед нами раскинулся город Николаев, стоящий на полуострове при слиянии Южного Буга и Ингула. Его основали в 1788 году как судостроительный центр юга России.

По прибытии в Николаев мы явились к нашим командирам: я — к капитан-лейтенанту Иллариону Федотовичу Фартушному, Саша — к капитан-лейтенанту Павленко.

Утром следующего дня мы вместе с нашими командами двинулись на Николаевский судостроительный завод. Плавучие доки с подводными лодками стояли на противоположной стороне затона, на яме у Дидовой Хаты, поэтому личный состав из города доставляли буксиры. Здесь я впервые увидел стоящую в доке подводную лодку «С-31». Она произвела на меня неизгладимое впечатление. Я тогда не догадывался, что на этом корабле прослужу семь последующих лет службы и они станут для меня лучшими годами жизни…

А сейчас подводные лодки «С-31» и «С-32» стояли в доке и вот-вот должны были выйти на ходовые испытания в Севастополь. А там не за горами государственные испытания и подъем военно-морского флага. Сама мысль о скором начале самостоятельного плавания будоражила воображение.

Здесь, в Николаеве, я впервые встретился и подружился с командой подводной лодки «С-31». В первые же дни службы я понял, что попал именно на ту подводную лодку, о которой мечтал в училище и в учебных классах краснознаменного учебного отряда подводного плавания имени С. М. Кирова.

Формирование и подготовка нового корабельного экипажа, особенно головного корабля, — процесс сложный и длительный.

Личный состав прибывал на строящуюся подводную лодку из разных соединений и кораблей. Это были наиболее способные и опытные подводники.

Каждый матрос и старшина проявлял заботу о своем боевом посте и о корабле в целом, повышал свою специальную подготовку. Мы искренне дорожили службой на головной подводной лодке, которая была чрезвычайно почетна для всех нас.

Однако по молодости и недомыслию не все еще осознавали, какая честь служить на нашей подводной лодке, а скорее всего, и не предчувствовали, чем обернется уход с «С-31» для многих членов экипажа. Однажды я стал свидетелем одного не запомнившегося тогда разговора, о котором один из его участников, рулевой Федор Мамцев, после войны напоминал мне много раз.

Как-то вечером я шел к Иллариону Федотовичу, чтобы доложить о ходе работ на подводной лодке. Издалека я увидел, как к командиру нырнул Мамцев, который довольно долго топтался перед дверью — по-видимому, никак не мог решиться войти, но, завидев меня, все-таки собрался с духом. Я некоторое время колебался, потому что знал, о чем собирается просить Мамцев Фартушного, и, с одной стороны, не хотел вмешиваться, а с другой стороны, предполагал, что их разговор получится долгим, а в мои планы это не входило.

Дело в том, что троих друзей Мамцева, с которыми он прибыл из Ленинграда после окончания учебки, распределили в экипаж подводной лодки «С-32». Пока экипажи еще не были полностью сформированы, они не позаботились о том, чтобы перевести друга к себе, а когда экипажи сформировали, спохватились и. решив исправить положение, подбили Мамцева на разговор с Фартушным, чтобы просить того дать согласие на его перевод на «С-32». Несколько дней подряд они, как говорится, снимали с Мамцева стружку: «Федя! Нас троих к тебе никто не переведет, — это ясно как белый день! А вот тебя одного к нам переведут запросто, так что давай. Мы взамен тебя отдадим нашего Митяева, мы с ним уже говорили, он согласен. Дело только за тобой…»

Мне были известны все обстоятельства дела, поэтому, стоя у двери, я решал, что важнее: судьба матроса или мой доклад. Однако я спешил, поэтому, вопреки этикету, решил прервать начавшийся разговор и войти. Я постучал, после приглашения открыл дверь и застал окончание несмелой, но, видимо, давно заготовленной Мамцевым речи:

— …вместе прибыли в Севастополь с Петей Онипко, Петей Данилко и Лешей Мисиневым. Они попали на «С-32», а я — к вам. Мы все время вместе и не хотим расставаться, а я вот продолжаю служить тут… — Мамцев окончательно оробел и умолк.