Боги Черной Лощины - страница 10

Место чуть ниже портрета занимала целая коллекция снимков. На каждом из них Матиас позировал либо один, либо с Аннабель. Некоторые фото изображали его еще совсем ребенком, бегающим под разбрызгивателем или поедающим кексы, и его мать – молодую девушку, возможно, лет двадцати. На одном из снимков подросток возился со старым «Бьюиком» и улыбался сам себе, словно зная, что фотограф притаился неподалеку. Он был полноват, но атлетически сложен, как будто только недавно присоединился к команде колледжа по регби. Однако внимание Мейсона привлекло другое фото, тот самый снимок из блога, на котором Матиас стоит, положив руку на ствол великолепной старой ивы. Его улыбка казалась безмятежной и, возможно, слегка грустной, мускулистое тело заметно похудело, а лицо осунулось и побледнело.

– Это ваш сын? – спросил Мейсон, поглощенный разглядыванием небольшого святилища.

– Да, мой сын, Матиас, – тихо ответила она. – Он был хорошим ребенком. И вырос замечательным человеком.

– А где он сейчас?

Плечи Аннабель поникли.

– Скончался несколько месяцев назад. Он долгое время боролся с лейкемией. Почти восемь лет, еще со времен учебы в университете.

– Я очень сожалею о вашей утрате, – пробормотал Мейсон. Лицо пылало от смущения, но под внешним волнением он почувствовал, что продрог до костей. Это что, какая-то кармическая шутка? Аманде было девятнадцать, она училась на втором курсе университета. Потеряв почти двадцать фунтов и посетив ряд клиник по поводу необычных симптомов, неделями испытывая усталость и постоянно обнаруживая необъяснимые синяки на теле, девушка наконец попала в больницу на обследование. Именно Мейсон поставил ей диагноз «острый миелоидный лейкоз», и прогноз оказался неутешительным, должно быть, как и у сына Аннабель.

Но в мире множество людей болеют раком. Статистически это совсем не редкость. Он попытался представить, как врачи сообщили плохую новость Аннабель и как она с ней справилась. В его памяти еще были свежи воспоминания, как во время лечения Аманды ее родители прошли четыре из пяти стадий горя: отрицание, гнев, торг, снова отрицание, а затем депрессия. Мейсон так и не узнал, достигли ли они заключительной стадии: принятия. Он, конечно же, нет.

– Вам кто-нибудь помогает с гостиницей? – Мейсон быстро сменил тему, прогоняя воспоминание о безжизненном лице Аманды.

Аннабель покачала головой:

– Боюсь, что после смерти Матиаса нет. Мы всегда были только вдвоем. Он ушел, а я все еще по привычке говорю «мы». По правде говоря, идея с гостиницей принадлежала ему.

Сердце Мейсона сжалось. Как жизнь могла быть настолько жестока, чтобы отнять у матери такого замечательного сына? Особенно когда он был для нее всем. Мейсон не знал, что сказать, поэтому просто уставился на фотографии, пытаясь взять себя в руки.

Облегчение, которое он испытал, сбежав подальше от воспоминаний о смерти Аманды, улетучилось, и сомнения закрались в уголки его сознания. Сколько времени потребуется, чтобы его семья начала за него беспокоиться? Действительно ли он будет в порядке, вернувшись к работе спустя полгода?

У тебя нет выбора, – укорил он сам себя. – Ты не просто так проделал этот путь.

Он укрепился в своем решении и отбросил сомнения; все получится. Пристально взглянув на изображение Матиаса и ивы, Мейсон запечатлел этот образ в своем сознании. Совсем скоро он вновь станет прежним. Будь то преодоление горя или развенчание суеверий маленького городка, не существовало проблемы, которую Мейсон Эванс не мог бы решить, и не было тайны, которую ему было бы не под силу разгадать. И завтра он начнет с этой ивы.

ВДОЛЬ главной улицы Черной Лощины теснились многочисленные магазинчики, пабы, причудливые кафе и небольшие бакалейные лавки. Центральную площадь города обрамляли дома с широкими трубами в духе эпохи короля Эдуарда, замысловатое здание англиканской церкви с белой окантовкой окон и остроконечной черной крышей, а также пожарная часть, сложенная из красного кирпича и с огромным медным колоколом. Более современные здания занимали прилегающие улицы, однако все они были построены до 1970-х годов, их выкрашенные деревянные панели и большие красочные вывески являли собой квинтэссенцию деревенского колорита. Все это великолепие дополняли огромные клены, растущие по обе стороны улицы, и открытые террасы закусочных.