Боги великой пустоты. Книга 2. Безумие (СИ) - страница 6

— Халла, — тихо сказал она, но северянка не услышала.

Позвала громче, та обернулась:

— Что случилось? Тебе нехорошо?

— Я не хочу туда ехать. Можем отправиться в другое место? — из-за отсутствия пары зубов, которые были выбиты одним из ночных налётчиков, Эстрид слегка шепелявила.

Халла вздохнула:

— Не знаю, куда ещё тебя везти. Тебе нужны уход и забота. В монастыре самое место.

— Но что я стану делать одна?

— О тебе позаботятся.

Эстрид на некоторое время замолчала.

— Халла, отвези меня домой, — попросила она робко, — я хочу домой.

— Твой дом далеко — туда не поеду.

— Пожалуйста, — Эстрид сделала жалобное лицо, но Халла сидела к ней спиной и не видела, — я боюсь. Мне страшно, не знаю, как дальше жить. Не знаю, что будет. Хочу вернуться к отцу в Нортбридж.

— Ты, кажется, говорила, что убийц подослала графиня, — напомнила Халла, — а теперь желаешь ехать туда, где поджидает злейший враг?

— Больше не знаю, куда. Там — дом, там — семья. Или возьми с собой, куда ты едешь. Не бросай только.

— Нет, со мной нельзя. Я возвращаюсь в родное племя, тебе там делать нечего: ты из другого народа, ты для нас — чужачка. Когда выздоровеешь, иди к местному сеньору, покажи бумаги, что я нашла у твоего покойного мужа. О тебе позаботятся. Благородные должны тебя принять: ты одна из них. А я — нет. В рабство не вернусь. Теперь Халла — свободный человек, Халла желает оставаться таковой и впредь.

Эстрид погрузилась в раздумья, много вопросов судорожно роилось в голове, ища ответы. А телега катилась, и тайга тянулась сплошной дремучей стеной по обе стороны, девушка смотрела в небо и видела верхушки деревьев и между ними тонкую полоску мутной, голубоватой дали, затянутой курчавыми облаками.

— Халла, — снова позвала Эстрид, — почему ты хотела убежать? Тебе оставалось служить совсем немного, потом тебя бы отпустили. Разве у нас было плохо? Другие обращаются со слугами хуже. А я никогда никого не обижала. Почему ты решила бросить нас?

Северянка долго молчала, будто не слыша вопроса, пока Эстрид повторно не окликнула её.

— Тебе не понять, — сухо произнесла Халла, — такие, как ты наслаждаются свободой и всеми благами, что даются вам по праву рождения. Ты не знаешь, что значит неволя. Ты не знаешь, что такое попранная гордость. Мне не нужна ваша свобода, я не желаю, чтобы мне её даровал сеньор: Халле унизительны подачки. Свобода моя по праву. Я долго терпела, но сейчас пришло время взять то, что моё, и я взяла, — басовитый голос женщины звучал грозно и решительно. Её гордость и воинственность больше не скрывались под маской вежливости, и дикая, суровая ярость, что таилась в непокорном сердце, теперь била ключом.

— Я не понимаю, — почти шёпотом простонала Эстрид, напуганная таким тоном.

— Именно. Ты не была в рабстве, а если бы и была, в тебе нет гордости, какая есть у свободных племён. Катувелланцы променяли гордость на послушание. Вы — рабы сеньоров. Позволяете себя грабить и отнимать нажитое тяжким трудом, даже мужчины ваши разучились держать в руках оружие и стали пугливы, как крысы. Наш народ совсем другой: каждый — мужчина, женщины, даже малые дети — могут воевать и охотиться, и просто так в обиду себя не дадут. Жалкую жизнь ведёт ваше племя под пятой лордов, жалкую и ничтожную!

Эстрид не нашла, чего ответить. Она с трудом понимала, смысл речи бывшей служанки, да и не было ей дела до подобных вещей. Горе давно затмило мысли, а туманное будущее не давало покоя.

Дорога плавно завернула влево и вскоре вывела к берегу полноводной реки. Лес отступил, начались поля, где уже зеленели первые всходы. Местами поросшая травой тропа, по которой не так часто ездили повозки, серой полосой тянулась вдоль прибрежных зарослей кустарника. Далёкий грай ворон тревожил висящую над просторами тишину.

В поле среди посевов путницы заметили наполовину обглоданную коровью тушу, чёрные падальщики облепили её, раздирая на части.

— В полях никого, — заметила Халла, — что-то тут не так.

Вдали на прибрежной возвышенности показался двухэтажный каменный особняк, рядом располагалось большое огороженное поселение. И тут женщины поняли, что случилось. И частокол, и дома за ним представляли собой груды обугленной древесины, а на стенах особняка виднелись следы копоти, а от его кровли остались только обгоревшие балки. Поражённые картиной царящей разрухи, путницы, открыв рты, смотрели на пожарище, Эстрид даже приподнялась, забыв о травмах.