Богиня песков - страница 7

Все равно было мерзко. Но очарование города помогало пережить и это. Что ж, будем любоваться издали… Почему, черт побери, никто, никогда, нигде не воспевает то, что спасает от мерзости – ночь в городе, одиночество в толпе?

На улицах торговали, несмотря на поздний час. Пахло сладким и почему-то пылью, хотя не так давно прошел дождь. Из переулка вылетела стайка зубастых птиц; они с криком промчались над головой и растаяли в сумерках. Поблескивали стены домов. На его земле в такую ночь на улицах танцевали бы. Но сейчас ритм задавала стража – в ногу, в ногу – и ему пришлось приноровиться, чтобы попасть домой.

Люди высокого рода и общественного положения не могут купить на улице ничего, не могут зайти в лавку, принадлежащую низким людям, не могут обзавестись лишней одеждой, но у них есть город. А у него вот нет этого города, хотя он может протянуть руку и потрогать его.

Поэты и художники изводили десять тысяч красок каждый месяц на то, чтобы описать всю суматоху цветов и оттенков, бегущих по лезвию серого сумрака, быстро прекращающейся жизни в городах, где не гаснет свет – в городах, которых никогда не будет, потому что никто из людей, живущих на окраинах империи, не в силах их вообразить.

Я живу в городе, которого не существует, мрачно думал он. Средоточие благ, средоточие власти. Узел, который никто не разрубит. Мера всего.

За два с половиной года, не считая пребывания на руднике, аар успели пробрать посланника до печенок.

Таскат шел, не отводя глаз от ореолов тусклого света. Охрана избавляла его от необходимости разглядывать толпу. Он так и не привык беречься от возможных карманников. Но кто же отпустит посланника звездного государства с той стороны неба, аристократа по рождению, бродить по городу без охраны? Спасибо еще, что оставили возможность иногда ходить пешком в сопровождении восьмерых вооруженных солдат. Это больше похоже на конвой.

Позвольте, мог бы сказать он. Я вовсе не аристократ по рождению. Но министерство внешних контактов весьма и весьма предусмотрительно. Это входит в программу контакта. Простолюдину не доверили бы заключать столь важные сделки со столь важными, можно сказать – великими людьми. Поэтому ко мне тут должны обращаться «высокородный» и иногда носить в паланкине.

А под ноги стоит смотреть, потому что темновато: уличное освещение на самых богатых улицах – масляное. Газовое – высший шик в некоторых экстравагантных домах. Электричество есть во дворце и у жрецов.

Запрет на искусственное электричество (естественное бежало сейчас дрожью по позвоночнику, поднимало шерсть на загривке, и приходилось успокаивать себя, сжимая кулаки) здесь был подобен священному запрету на колесо у инков – еще древние земляне знали толк в таких запретах, о чем великолепно писал нынешний начальник поисковой службы. Но все-таки в императорском дворце, пред лицом…

Он почувствовал, что заражается намеренной почтительностью, проникающей здесь во все щели, и разозлился. Плевать. В императорском дворце можно было не расширять зрение, листая страницы старой книги или читая какой-нибудь указ. Это имело значение. А остальное? Зачем мне все остальное?

Поживешь здесь несколько лет – сказал ему добрый Варта, его предшественник на этом посту – будешь падать перед троном на колени. У предшественника были грустные темные глаза, волосы стояли торчком, как иглы дикобраза, и он наверняка с облегчением вздохнул, как только корабль оторвался от планеты.

Сбившись с шага, посланник споткнулся и обиженно вспомнил, как передают дела люди, которым все равно.

– Здесь казнят – предупредил предшественник.

– Знаю, знаю – проворчал Таскат. – Поэтому меня сюда и послали. Я уже не раз был там, где могут казнить. Везет мне. Хурр!

Он оглядел обстановку башни. Огромная кровать состояла из десятка квадратных пуфов, набитых чем-то, похожим на ощупь на скомканные тряпки. Не комната, а одна большая спальня, а войти может кто угодно. Полог свешивался одним концом вниз. А если кто-нибудь войдет и застанет посланника одевающимся?.. Или увидит хвост?.. Это же культурный шок.

– Спи в этом балахоне – Варта махнул рукой в сторону комода. – Так все делают.