Боль - страница 6
На середине пруда остановились. Борис Егорович воткнул шест в грунт, привязал к нему один из концов невода.
— Ловись, рыбка, большая и маленькая! Греби, Вена, по кругу…
Сколько было кругов — Венка сбился со счета. Поднялась до полнеба луна. Давно известил о ночной смене заводской гудок. А они все кружили в поисках заветного косяка. Ныла спина, горели ладони, а он все думал: хоть бы на ушицу поймать! Как бы обрадовалась мать, не только добытой пище — его возвращению. Не откуда-нибудь — с работы. Эта мысль согревала, и он взмахивал веслами как хорошо отлаженная машина.
Наконец-то, уже перед рассветом, накрыли хороший косяк. Когда стали выбирать невод, по воде упруго зашлепали хвостами широченные, как лапти, лещи. С серебряной чешуей, один к одному… У Венки от восторга замлело сердце: вот бы глянул отец!
Закончив выборку, Борис Егорович закурил. Сказал, довольный:
— Порядок!
Венке показалось, что Борис Егорович намерен его заменить на веслах, и от нетерпения мышцы у него сладко заныли. Но тот только устало потянулся и, смакуя, стал делать глубокие затяжки.
Но вот — камыши! И куда только девалась усталость, когда полетели в лодку мерцающие бронзой караси, красноперые окуни!
Венка ликовал. «Окуней — на уху, карасей пережарим, — думал он, любуясь добычей. — В погребе им, на снегу, ничего не станется. А лещей, пока ведрено, завялю. На зиму!»
Пошатываясь, сошел на берег. Отекшие ноги не слушались. Поприседал, разогнал застоявшуюся кровь. «Хорошо бы поесть», — вспомнил о непочатой горбушке. Но не все еще сделано. К тому же скоро уха: Борис Егорович уже чистил на корме рыбу. Сходил к родничку, что пробивался в ельнике из-под большого мшалого камня.
— Не так уж плохо, а? — Борис Егорович кивнул на прикрытую осокой корзину с лещами и набитый разнорыбьем рюкзак.
— Еще бы, дядь Борь!
На языке у Венки вертелись слова, но связать их воедино он не мог — устал. И лишь смущенно и благодарно улыбался.
— А ты, брат, молодец! — продолжал Борис Егорович. — Не знал, а то бы раньше пригласил. Сразу видно — мужик! А моя Верка только в одном мастерица — перед зеркалом глаза пялить…
Разомлев от тепла, Венка с трудом раздирал слипавшиеся веки. Но как ни противилась душа, как ни жаль было нагретого местечка, он поднялся. Чтобы пообвыкнуть к промозглости наплывающего с воды тумана, отошел от костра подальше.
— Дядь Борь, лодку на прежнее место? — спросил и, зная наперед, что другого ответа быть не должно, стал раздеваться.
Очень хотелось Венке, чтобы был день и мальчишки чтоб играли на Первомайской в футбол. Он заулыбался, представив, как Мурзилка стал бы глазеть на корзину, из которой свисают рыбьи хвосты. Но шел еще тот час, когда все спали.
— Помоги, Вена, сети развесить, — попросил Борис Егорович, когда они вошли во двор. — И давай, брат, в темпе! Часок поспать надо. Да и тебе в школу…
Развесили по забору сети, протянули от сарая до ворот невод.
Из дому вышла хозяйка. Позевывая, спустилась с крыльца. Засучив рукава халата, стала проворно выбирать из корзины и бросать в ведро лещей.
— Порядок знаешь? — обратилась она к Венке. — Ведро рыбы из улова причитается владельцу лодки…
— Зинаида… — робко запротестовал Борис Егорович.
— Что — Зинаида? — хозяйка уже наполнила ведро, но продолжала выбирать лещей покрупнее, будто не замечая, что те соскальзывают на траву. — Забыл, сколь за лодку платили? А я помню. Он, между прочим, не платил! — вскинула облепленную рыбьей чешуей руку, показала на Венку. — Дели, как заведено! И нечего рассусоливать!
— Так я ж ничего, дядь Борь… — залепетал Венка.
— Понимаешь, брат, порядок такой…
— Я что… Я ничего, дядь Борь! — растерянно твердил Венка. Он чувствовал, что сейчас произойдет что-то беспощадное. От мысли, что ничего этого уже не предотвратить, у него вдруг пересохло во рту и необычно наполненно заколотилось сердце.
— Отпускай парня, в школу ему! — нетерпеливо приказала Зинаида.
Борис Егорович взял чашку, из которой ели уху, торопливо зачерпнул карасей из рюкзака, высыпал на брезент.
— Доля за невод — хозяину. Доля за сети. Пять сетей, пять долей…
По мере того, как росла на брезенте горка, у Венки темнело в глазах и подкатывался к горлу противненький холодок.