Боль любви - страница 10
Вот этот рок – недостойна – висит надо мной всю жизнь. Я НЕ СМОГЛА. Джимми приезжал домой на Рождество, и я очень надеялась, что смогу уговорить его уйти со службы и жить дома постоянно, но Догерти на уговоры не поддался и по окончании отпуска снова отбыл на свой корабль. Муж ушел в море, а я осталась соломенной вдовой. Конечно, можно было бы просто завести себе приятельниц и приятелей, даже любовника, но мне вовсе не хотелось вот так размениваться. И потекла очень нудная и скучная жизнь. Правда, недолго.
К нам на завод приехала группа фотокорреспондентов делать снимки для разных журналов с военной тематикой. Их репортаж должен рассказывать, как девушки в тылу стараются ради победы. В Лос-Анджелесе мало заметно, что идет война, разве изредка видны корабли на рейде, но это не слишком волновало, к тому же война подходила к концу. В остальном жизнь текла сама по себе. Но мы работали на заводе, который поставлял продукцию для военных, потому о войне не забывали.
Я оказалась в числе тех, кого принялись снимать. Мне всегда нравилось фотографироваться. Обычно перед публикой я смущаюсь, даже сейчас, когда сделаны тысячи моих снимков, сыграно множество ролей, даны десятки интервью и много раз пришлось выступать перед огромными толпами поклонников и даже недоброжелателей, я все равно делаю первый шаг с содроганием, только усилием воли. А тогда смущалась до заикания.
Но, знаете, позировать перед публикой и перед объективом камеры не одно и то же. Когда выходишь к людям, страшно услышать или увидеть сиюминутное неодобрение, понять, что что-то не так, а исправить уже нельзя. А перед камерой иначе: во-первых, ты не видишь будущих зрителей, и можно разговаривать с ними мысленно, представляя себе очень доброжелательную публику. Во-вторых, снимок всегда можно переделать, отретушировать, переснять, в конце концов! И вот когда ты знаешь, что все можно исправить и это зависит только от фотографа (обычно настроенного доброжелательно) и от тебя самой, тогда можно работать спокойно.
Нет, позирование – это даже не работа. Я была перед камерой не просто спокойна, я была раскована от этого спокойствия. Сейчас я понимаю, что тогда еще не было множества придирок со всех сторон, поучающих наставлений, критических замечаний, недовольства, а только просьбы:
– Норма Джин, давай! Ну-ка, детка, повернись другим боком. А теперь улыбнись на камеру так, словно хочешь соблазнить всю Америку сразу!
Я поворачивалась, улыбалась, покоряла. Сначала на заводе, где делались снимки для армии, потом в фотоателье, где меня снимали для журнала (безо всякого эротического налета), потом в модельном агентстве.
Думаете, это просто – едва обретя семью, пусть и с отсутствующим мужем, но все же со свекровью, с домом, которого у меня никогда не было, с родственниками, пусть и со стороны мужа, вдруг все бросить и решиться начать новую жизнь, совсем ненадежную и неизвестно к чему ведущую?
Тогда я не смогла послушать фотографа Конновера и стать настоящей моделью, не была готова. Ведь впервые за всю пусть и короткую жизнь у меня была семья, родственники, готовые меня любить, но одновременно впервые за столько лет у меня были деньги.
Когда на Рождество в отпуск приехал Джим, я смогла себе позволить принять его почти по-королевски, во всяком случае, тогда нам казалось так. Муж уже знал, что я подработала фотомоделью, но не придал этому значения, правда объяснив, что это ненадолго, как только он приедет в следующий раз, мне придется забыть обо всяких глупостях, потому что уже пора подумать о ребенке. Нет, не сейчас, пока рановато, но в следующий раз, пожалуй, будет пора…
Удар! Муж не собирался оставаться дома и становиться моей каменной стеной, он снова меня бросал. Никто не смог бы убедить меня, что служба заставляет Джима бывать дома наездами, я воспринимала это как предательство.
Но у меня была еще одна зацепка, я копила деньги для подарков не только Джиму и Этель Догерти, не только для тети Энн и Грейс, но и для… отца! Грейс открыла мне имя моего отца – Стэнли Гриффорд. Это сейчас я понимаю, что все очень неточно, что отцом мог быть вовсе не Гриффорд, у матери было немало поклонников, но тогда показалось, что стоит мне увидеться с отцом и все наладится. Что все? А все в жизни, ведь теперь у меня были сестра, племянники, муж, свекровь, немало родственников и даже отец! Знаете, это может оценить только тот, кто долго-долго был ничьим, никому не нужным, одиноким.