Болотный попик - страница 5
— Все равно никаких бесов нету, — стоит на своем Прасковья.
Егор говорит:
— Апостол Павел сказал: бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол ходит, как рыкающий лев, ищет, кого поглотить…
Когда Егор принес из храма Святые Дары, баба Прасковья совсем уже отходила. Глаза мимо куда-то смотрят. Потом вдруг ясно так говорит:
— А вот и тетка Лукерья… И дядя Прохор здесь… Спасибо, что пришли… Вы уж проводите меня…
Сказала — и руку перед собой тянет:
— Вот он… За мной пришел… Ты кто? Ты не Спаситель… Ты — дьявол… А я думала — нет тебя…
Рука у нее упала, и она дышать перестала. А на лице такой испуг — будто увидела что страшное.
Вечером служил Егор панихидку по бабе Прасковье. Народу в храме никого. Один Мефодий Свиридович, да женщина какая-то в платке, немолодая уже. Раньше Егор ее здесь не видел.
— Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, рабе твоей Прасковье и сотвори ей вечную память…
Говорит Егор, а сам думает: что это за женщина? Краем глаза видит — крестится она как-то неловко, неумело. Он так и решил, что это и есть та самая Павлина, о которой столько разговоров.
На другой день похоронили Прасковью, кладбище тут же, за церковью. Народу мало — Гвоздарёв с приятелями, которые гроб несли, да несколько женщин — Клара Капитоновна, соседка, Фелицата Прокофьевна, да Шубёнкова с Переслегиной.
На другой день, сразу после похорон, бежит к Егору Клара Капитоновна, дух перевести не может.
— На могиле-то что творится! — наконец произносит она. — Пришла я цветочки посадить… Воет там кто-то… Прямо из-под земли… И собака черная, прямо на могиле…
— Собаку я тоже видел, — говорит Мефодий Свиридович. — Такой в поселке у нас нет…
— А все отчего? — продолжает Клара Капитоновна. — Не верила покойная в дьявола… Вот он и веселится, гуляет… Говорила я ей…
— Молебен бы надо, батюшка, — вставляет Мефодий Свиридович. — Окропить могилку.
Егор так и сделал. На другой день отслужил на могилке молебен. И опять — читает он Псалтирь, а сбоку та же женщина стоит в платке, Павлина. Как выходил Егор с кладбища, подходит она к нему:
— Помогите мне, батюшка… Пропадаю я совсем… Не могу от слабости избавиться… Сил нету…
Выслушал Егор ее исповедь и говорит:
— Господь только и может помочь… Не я… Ходи в храм, молись… А главное, брось свою козу…
— Привязалась я к ней, — говорит Павлина. — Как же бросить? Жалко ведь…
— Все равно брось…
И вот, как это ни странно, послушалась Павлина Егора и вроде бы за разум взялась. Шубёнкова и Переслегина передавали Егору, что забросила она наконец свою Сильву, ходит в сарай только покормить ее. Егор все чаще видел Павлину в храме. И лицо у нее другое сделалось — светлое, гладкое. Егор только теперь разглядел, какая она красивая, красивее Аиды и невесты, на которой его хотели женить. Потом она стала приходить к Егору в гости. Вот сидят они, чай пьют, Фелицата Прокофьевна в щелочку на них смотрит, радуется.
— Хорошо у вас, — говорит Павлина. — Будто другой мир. Только одному, верно, плохо. Будете умирать, а рядом никого… Страшно…
Егор ей говорит:
— А я так думаю, смерти нет. Для христианина есть сон или успение. Разрушается только тело. А истинная жизнь — в сердце. Сокровенная жизнь… Кто живет сокровенной жизнью, не знает смерти… Ведь что такое земная смерть? Разлучение с телом… И только.
Иной раз придет Павлина к Егору, поесть ему принесет — курятины там или еще что, а Егор ей:
— Среда сегодня, нельзя мне…
Павлина только вздыхает:
— Что же вы так себя изнуряете? Ведь слабый какой… Вы, батюшка, будто из другого мира… Если только он есть…
— Есть, есть, — радостно так кивает Егор. — Как есть видимое небо, так есть и другое — невидимое телесным очам, светозарное. Там ангелы… Нет там ни ночи, ни лукавых духов, ни брани…
— Значит, вы оттуда, — смеется Павлина. — Здесь вы не жилец… И зачем вы только к нам явились?
Как-то возвращается Егор домой, смотрит, а во дворе белье его постиранное развешано. В комнате — носки чистые и заштопанные аккуратно разложены.
— Павлина была, — говорит Фелицата Прокофьевна. — Я уж отругала ее. Я, что ли, постирать не могу?
Скоро все в поселке заметили перемены, какие совершились с Павлиной. Никто уже не видел, чтобы она бегала в пивнушку. Больше всех радовался Мефодий Свиридович. Кого ни встретит, на шею кидается, будто праздник: