Большая Хета сердится - страница 6

Вторая нерпа объявилась быстро. В поисках исчезнувшего друга она высунула голову в отдушину. На Умку глянули два выпуклых круглых глаза. Но успела ли нерпа увидеть его, успела ли удивиться?..

Всего миг — и на льдине уже лежали две тушки.

Больше не надо было таиться, и Умка встал. Кровь в нём всё ещё горячилась, но шерсть на загривке, смягчаясь, уже опускалась.

Мать и Ума, оставив свои отдушины, направились к добытым нерпам. Мать ворчала, но уже миролюбиво, даже похваливая Умку — он перенял от неё приёмы охоты и постиг непреложный закон, что они, медведи, — владыки безбрежного ледового края.

Умка, как и подобает воспитанному медведю, не дотронулся до еды, пока не насытились мать-медведица и Ума. Приступил к ней только тогда, когда они, отойдя в сторону, к торосам, улеглись. Мясо нерпы показалось ему в этот раз особенно вкусным. Может, потому, что он сам добыл его?..

Наевшись, Умка торжествующе поднялся на задние лапы, хлопнул передней по ближнему торосу так, что полетели осколки, и вдруг, взвизгнув, совсем как Ума, перекувырнулся через голову. Он даже не турнул песца, их постоянного прихлебателя, — тот уже набросился на остатки обеда. Пусть ест! Умка сегодня особенно добр.

Впадать в послеобеденную дрёму Умке не хотелось. Ветер шевелил льды, они тёрлись друг о друга, поскрипывали. Ветер теребил Умкино любопытство, звал за собой, к Двулапым… И если до сих пор Умку сдерживали осторожность и страх перед Двулапыми, которые внушила ему мать, то теперь, когда он так умело разделался с нерпами, его уже ничто не могло удержать.

Мать-медведица не повернула головы, не открыла глаз, когда услышала его удаляющиеся шаги. В последнее время Умка стал всё чаще уходить в одиночку. И она знала, что близок день, когда он навсегда покинет её и начнёт самостоятельную жизнь во льдах.

Умка трусил легко, чуть вразвалку. Перебирался через гряды наторошенного льда, перемахивал через разводья, там, где разводья были широкие, переплывал. В каждом его шаге, в повороте гордой головы проступали достоинство, красота. В нём удивительно сочетались сила и мягкость.

Он не искал следов Двулапых, он запомнил, куда они шли — к видневшимся вдали бурым скалам. На уступах этих скал были несметные поселения птиц, этих летучих рыболовов. Умка с сестрёнкой и матерью-медведицей не раз проходили вблизи.

Бурые скалы были ещё далеко, а Умка уже уловил присутствие Двулапых. Он почуял и ещё много неведомых ему запахов. Он фыркнул и замедлил шаг. Не то чтобы он страшился Двулапых, — он сильнее их, пусть они его боятся! — но он должен знать их повадки, и, пока не разгадает, как они без когтей и клыков добывают себе пищу и чем они опасны, он должен быть настороже.

Обогнув навал высоких торосов, Умка замер. Перед ним была необычная, никогда прежде им не виданная и непохожая на все другие скала. Когда она появилась? Раньше её здесь не было. На уступах скалы копошились, перебегали с места на место, исчезали внутри скалы и вновь появлялись Двулапые.

Откуда Умке было знать, что «скала» эта вовсе не скала, а мощный ледокол, способный ходить среди тяжёлых льдов океана, а теперь пришвартованный к ледяному припаю острова!

Двулапые Умку не чуют, хотя он у них уже на виду. Значит, живут без осторожки. Как слабые птицы, они селятся на скальных уступах, чтобы к ним никто не подобрался.

Прикинув так, Умка двинулся к «скале». Пройдёт немного, остановится. Оглядится по сторонам. Ещё пройдёт. Он почти сливался с белизной льда и снега, только три чёрные точки — глаза и нос — чётко выделялись.

Люди на «скале» наконец-то его увидели.

— Белый медведь, Умка, к нам пожаловал! — закричали они все сразу. — Смотрите, медведь идёт!

Все сбежались на нижний уступ, махали Умке:

— Эй, миша, давай, давай, подходи, не бойся!

По их не сердитым голосам Умка понял, что Двулапые не угрожают ему и даже рады, что он пожаловал к ним. Но почему Двулапые не боятся его? Даже огромные клыкастые моржи, чуть завидев его, бросаются в воду. А птицы — стоит ему подобраться к их уступам — такую панику, такой ор поднимают, все, сколько их есть, разом взлетят, всё небо закроют!