Большая починка - страница 15

Среди щук, водившихся в Снежке, тоже, наверное, была своя Суматоха. Увидев червяка на крючке, щука решила, что это знак милости рыбьего бога, и пожелала вознестись из воды на землю. В ту же минуту желание ее осуществилось. Но на земле щуке не понравилось, и она, глотнув воздуха, пожелала вернуться в родную стихию. Изогнулась и — сама себе лук — выстрелила собой в Снежку. Она не угодила в цель только потому, что между ней и речкой очутился Мишка-толстый. Он шел, задумавшись, вдоль берега и опешил, увидев летящую щуку. Хотел увернуться и не успел. Они столкнулись, и щука, отлетев от Мишки-толстого, упала в песок.

— Держи-и-и, — задребезжал чей-то старческий голос, и Мишка-толстый, не раздумывая, плюхнулся животом на щуку.

Подоспел Егор Егорович и, дрожа от возбуждения и рыбацкой удачи, вытащил щуку из-под Мишки-толстого. Передохнул и вытер покрасневшую от волнения лысину.

— Во-о будет, — развел он руками, хотя явно видел, что добыча далеко не соответствует его рыбацкому эталону.

Мишке-толстому полагалось для приличия ахнуть, удивиться, поздравить Егора Егоровича, но он даже не посмотрел на щуку. Егор Егорович обиделся, взял щуку под мышку и пошел к речке. Мишка-толстый засеменил следом. Егор Егорович подумал, что Мишка-толстый хочет выразить запоздалое восхищение его удачей, и остановился, ожидая. Но Мишка-толстый молчал.

— Хороша, а? — намекнул Егор Егорович, щелкнув щуку по носу.

Щука не снесла фамильярности и оскалила пасть. Егор Егорович поспешно отдернул руку. Мишка-толстый хотел засмеяться, но сдержался.

— Я к вам по делу, — сказал он.

Мишка-толстый был человеком долга. Если ему поручали что-нибудь, он заводился, как пружина, и готов был в лепешку разбиться, чтобы выполнить порученное. Его выбрали вожатым. Как уж там «выбрали», неважно. Важно, что выбрали. Значит, поручили отвечать одному за всех. А он что сделал? Разозлился на всех и ушел, бросив звено на произвол судьбы. Дал личному взять верх над общим, чувству обиды над долгом командира.

Мишка-толстый, рассудительный человек, понимал: звено столкнулось с какой-то тайной. А тайна для ребят все: не угомонятся, пока не узнают, что Мацук в чужой могиле делал, и зачем могила, если никто не умер. И — разве Мишка-толстый их плохо знал? — сами до всего захотят докопаться. А самим, может, нельзя. Может, это такая тайна, которой детям касаться страшно. А раз так, он, Мишка-толстый, как вожатый звена, должен предупредить опасность, поговорить с кем нужно. А с кем? У зоны вся улица — друзья. И каждому зона за что-нибудь обязана: за футбольное поле, за хоккейную площадку, за оранжерею, за электрическую станцию, за флотилию, за обсерваторию, за… за… за… Стоп! Есть человек, которому зона обязана больше всех. Это Егор Егорович, «бесплатный заведующий», бывший моряк и революционер. Нет, революционер, пожалуй, не бывший, а настоящий. Он так и назвал себя раз: революционер.

— Какой же вы революционер, — засмеялся кто-то, — если революция давно окончилась?

— А вы календарям верите? — спросил Егор Егорович.

— Верим! — закричали ребята.

— Тогда читайте, — сказал Егор Егорович и снял со стены календарь.

— Пятидесятый год Великой Октябрьской социалистической революции, — хором прочитали ребята и с уважением посмотрели на Егора Егоровича, революционера.

Вот к нему, главному другу зоны, и направился вожатый звена Мишка-толстый. Он знал, где его найти: утром встретил с удочками. А по дороге на Снежку зашел на кладбище.

— У меня к вам дело, — сказал Мишка-толстый, и Егор Егорович сразу забыл о щуке. Ребячьи дела он привык уважать.

— Рассказывай, — сказал он, сел по-турецки на песок и приготовился слушать.

Мишка начал и удивился. Егор Егорович, слушая в его передаче рассказ Саши Павлова о том, что произошло на кладбище, вел себя странно. Он то и дело подпрыгивал, как будто сидел не на речном песке, а на горячих углях.

— Суматоха с закладом? Да… да… да… Был заклад. И знак был. Могила, говоришь? Впервые слышу. Не должна быть. Кто, кто из могилы вылез?

— Мацук, а что? — насторожился Мишка-толстый.

— Мацук? — Егор Егорович был вне себя. «Мацук!.. Вот оно, пропавшее имя. Лакея князя Галицкого звали Мацук. Но откуда он взялся? Разве с того света?» Егор Егорович задребезжал: — Хе-хе-хе… Мацук? Лакей? Не может быть!