Большие Поляны - страница 9
— Зря говоришь, Егор, — остановила его Дашка. — Из колхоза нас исключать нельзя. Мы что — враги какие? Вот с этаких пор, — она показала на метр от пола, — в колхозе буровили, как же ты нас исключишь? Тут все наше, как отымать его будешь?
— Это, как говорится, — вставил Афоня, — ягненочку мать потерять, и то... Взойди в положение, Егорий Арсентьевич.
Уфимцев отвернулся от Лыткиных, посмотрел на Стенникову. Та нервно курила, стряхивала пепел в коробку из-под скрепок.
— Может, не доводить до собрания, — не то спросила, не то посоветовала она.
В комнату вбежал агроном колхоза Попов — невысокий парень, почти мальчишка, смуглый, быстроглазый, в пестрой рубашке с набитыми карманами, в узеньких брючках и голубом берете.
— Вот вы где! — крикнул он, увидев Уфимцева, бросил берет на стол и, выхватив из кармана расческу, стал причесывать свои вставшие дыбом волосы. — Я в мастерскую, я на квартиру — вот как надо! Говорят — в лесничество уехал. Ну и люди. Врут и незаметно.
Попов только теперь заметил Афоню и его жену.
— А-а! Вот вы тут чем занимаетесь! Идет укрощение строптивой Дарьи Лыткиной. Шекспир в колхозе «Большие Поляны»!
— Алеша! — с укором произнесла Стенникова. — Не надо так...
Дашка ожила, потянулась к Стенниковой, увидя в ней свою защитницу:
— Анна Ивановна, ты же секретарь партейный, помоги, будь человеком. Ну дура я, ну ошиблася, оштрафуйте, что ли, но как же работы лишать? Такое время, а ты без работы. Да разве без работы можно? Ты подумай!
— Без работы нельзя, — подал свой голос и Афоня. — Без работы, как говорится...
— А почему же тогда работу бросил? — спросил Попов.
— Как работу бросил? — уставился на него в искреннем недоумении Афоня, подняв бесцветные, выгоревшие брови. — Я сено косил.
— Вот чудак! — рассердился Попов. — Я спрашиваю, почему овец на произвол оставил?
— Так она, — завопил Афоня, — Дашка. Пойдем, говорит, сено косить, все косят...
— Хватит! — прервал его Уфимцев. Он взял со стола листок бумаги, написал на нем что-то карандашом, снова через плечо посмотрел на стоптанные ботинки Дашки и подал листок Афоне. — Идите к бригадиру, он даст работу... А там — как собрание решит.
— А сено возвернешь? — спросила с надеждой повеселевшая Дашка.
— Как и всем... В соответствии с процентным отчислением...
— Ну хоть про́центы, — обрадовалась Дашка, — и на это корова не обидится.
Она подняла с плеч платок, подвязалась им, но уже не по-старушечьи, а как молодушка — концами на затылок, подтолкнула в спину Афоню, и они ушли.
— Так ты зачем меня искал? — спросил Уфимцев Попова.
— У Сараскина в мастерской буза идет. Новый комбайн делят, — ответил Попов.
— Как делят? — удивился Уфимцев. — Он за Коноваловым закреплен. Чего его делить?
— И-и! Там Федотов с Пашкой Семечкиным такой хай подняли, чуть Сараскина не побили... Он просил, чтобы вы пришли.
«Этого еще недоставало!» — с тревогой подумал Уфимцев.
6
Мастерская находилась недалеко от правления колхоза, за противоположным от пруда порядком домов.
Сразу за огородами начиналась поляна. Она простиралась до Кривого увала, и по склону его была обнесена жердевой изгородью. Вот на этой поляне и стояла мастерская — белое кирпичное здание под шиферной крышей. Выше мастерской располагались центральные склады колхоза. Еще выше, на склоне Кривого увала, белели здания сейчас пустующей молочной фермы.
За мастерской выстроились в линейку три старых комбайна; впереди них — новый, блестевший красками. И в тени нового, на зеленом пятачке, лежали четверо. По числу окурков, разбросанных вокруг, можно было заключить, что лежат эти люди давно, с утра.
Уфимцев подошел, оглядел усеянную окурками полянку.
— Разбудите Семечкина, — приказал он.
— Я не сплю, — ответил тот, не шевелясь, не поднимая головы.
— Тогда садись. Перестань курортника разыгрывать.
Семечкин неохотно сел, поправил кепку, забрав под нее волосы, взглянул недружелюбно на председателя.
— Может, прикажете встать перед вами?
Было Семечкину лет тридцать, он очень походил на своего брата Герасима — бригадира строителей — такой же узкоплечий, светлоглазый, только без усов.
— Пока этого не требуется, — ответил Уфимцев. — А вот за окурки придется взгреть. Забыли, где разрешено курить?