Большие расстояния - страница 13

— Идите сюда, погань! Не бойтесь.

Он высоко поднял руки над головой, чтобы показать этим егерям, что им не следует опасаться одного-единственного и притом покалеченного матроса.

Пока они несмело подходили, все еще боясь подвоха, Лойко в уме отсчитывал последние секунды, которые отделяют удар бойка по запалу от взрыва. На последней секунде он сделал шаг к своим врагам и бросил гранату себе под ноги.

…Командующий, уже пожилой, немного грузный человек с мощной седеющей головой, огляделся по сторонам, снял фуражку и сказал корреспонденту газеты:

— Мы, кажется, запоздали. А мне так хотелось поздравить его, передать вот эту телеграмму.

— Да и я тоже надеялся познакомиться с этим человеком, — отозвался корреспондент. — Даже не верится, что он погиб.

Корреспондент страдал одышкой и теперь, кое-как взобравшись на высоту, то и дело хватался за сердце. Безжизненное тело Кошелева бережно положили на брезент. Офицеры и матросы безмолвно поснимали каски и склонили головы.

После тяжелой паузы корреспондент, личность глубоко штатская, не вытерпел и с чисто профессиональным любопытством опросил:

— Как вы думаете, что заставило этого несомненно талантливого геолога бросить свои исследования и уехать на фронт?

Командующий нахмурился. Вопрос показался ему сейчас неуместным. Он ничего не ответил, только болезненно сощурил глаза. Да и что он мог ответить этому человеку, страдающему одышкой?

«Что заставило? А почему вы решили, что его нужно было заставлять?» — хотелось резко спросить корреспондента, но он сдержался.

Командующий развернул телеграмму, которая предназначалась Кошелеву, и прочитал:

— Андрей Кошелев всю свою жизнь мечтал о неведомых науке вершинах, а погиб, защищая эту высотку на чужой земле, — негромко сказал командующий. — Его именем назван один из хребтов в Якутии. Но разве эта опаленная огнем войны безымянная высотка по своему значению для судеб людей ниже тех заснеженных вершин? Я думаю, будет правильно, если эту высоту мы также назовем именем Кошелева… — И неожиданно зло крикнул корреспонденту: — Да снимите же шапку, черт, вас побери!..

…Крутой выщербленной стеной обрывается бурая пустыня в Каспий. Здесь, на самом краю пропасти, стоит белый маяк. В небольшом домике, прижавшемся к башне, коротает свой век смотритель маяка Илья Кошелев, бывший матрос с «Карла Либкнехта». Это высокий, сутуловатый старик с тяжелыми, всегда сдвинутыми седыми бровями, угрюмый, молчаливый. Четыре года назад он похоронил старуху и теперь живет один. Илье давно перевалило за шестьдесят, и начальство не раз предлагало ему уйти на пенсию. Но в таких случаях смотритель неизменно отвечал:

— Вот вернется Андрюша… Тогда и сам уйду. В Ленинград, слышь, обещал забрать…

Люди понимающе переглядывались, покачивали головами и оставляли старика в покое.

Молодых своих помощников Илья недолюбливал и не доверял им: шумливый, легкомысленный народ! Каждый вечер в точно назначенный час он сам зажигал фонарь и делал об этом пометку в журнале. Днем он брал подзорную трубу и поднимался на галерею маяка. Часами всматривался в слепящую даль моря: не покажется ли белый пароход?..

Словно белый лебедь, пароход выплывет из-за мыска, напоминающего голого верблюда, и, рассекая воду, пройдет мимо, к пристани. Но Илья успеет разглядеть людей на палубе. Среди них — сын Андрюшка: в городском костюме, в шляпе, молодой, красивый, такой, каким запомнился в последний приезд в родной дом. А потом покажется Андрей на тропинке, ведущей на маяк. Илья заковыляет ему навстречу. Сын расцелуется с ним и окажет ласково: «Заждался, батька?.. Все было недосуг. Теперь-то поедешь со мной…» А может быть, сокол пожалует с молодой женой. Да и внукам пора бы быть… Ради внуков стоит поехать в далекий город.

Внуки… Илье мерещилась уютная городская комната, виделся свет настольной лампы с зеленым абажуром. Внуки, кто у него на коленях, кто рядом, слушают нескончаемый рассказ деда «про жизнь», блестят их глазенки. Приходит жена Андрея, статная кудрявая молодуха, добрая, вежливая. Укладывает детей спать. Потом возвращается с работы Андрей. Вся семья в сборе. На сердце спокойствие… Вот так бы и угомонить свою старость…