Большое солнце Одессы - страница 12
— Не, не, — захихикал вдруг старик, — это ведь только говорится так, что цены нет, а…
— …а на самом деле, за пол сотни вашингтонов отдал бы? А?
Старик опять захихикал, свойски хлопнул человека по плечу, но тот взял его за руку, осторожно отвел ее и пожал с чувством, как другу:
— Не хочу, батя, греха брать на душу. Зарежь меня на месте, не хочу. Сдай в торгсин ее.
— Так не берут падлы! Пузы себе нагуляли, а до других, что жрать нема…
— Ну, батя, — пристыдил его человек, — это некрасиво >— людей хаять. Я думал, ты на самом деле с открытой душой, а у тебя — камень за пазухой. Некрасиво, батя.
— Слухай, — старик уже не шептал, он говорил горячо, торопливо, одолевая страх, что не дослушают его, что повернется человек и уйдет, — слухай, сына моего в Сибир погнали, а внуки мои, двое, здесь, у меня. Слухай, мне отрубей мешочек надо.
— Раскулачили, значит? — уточнил человек.
— Ага, — кивнул старик.
— А у тебя, батя, право голоса есть? Или тоже того?
— Мне семьдесят три года, мне зачем голос? Мне хлеба надо, бабке надо, внукам надо. Берешь?
Человек молчал.
— Возьми, — сказал старик, — возьми Христа ради.
— Внуки, батя, у тебя хорошие? В школу ходят?
— Ходят, ходят, — обрадовался старик.
— Это хорошо, что в школу ходят, — уверенно произнес человек. — Два с полтиной, батя.
— Чего два с полтиной?
Старик прикидывался только, что не понимает: здесь все так поступали — делали вид, что не понимают, когда время хотели выгадать.
— Два Вашингтона пятьдесят центов, — объяснил человек, — и давай без штук, батя, я через тебя, как через стекло, всю Одессу вижу.
Старик ответил не сразу: наверно, он всматривался в человека, а может, просто искал нужные слова.
— Шпикулянт проклятый, — прошептал старик. — Шпикулянт, — взвизгнул он вдруг, — нет на вас со-вецкой власти! Я на тебя, шпикулянт паразитский, милиционера…
— Не кричи, батя, — спокойно сказал человек, — там ребенок стоит. За оскорбление — четверть Вашингтона. Два двадцать пять.
Старик замолчал. Зашуршали в жесткой, сухой руке бумажки, старик раза два-три всхлипнул, что-то пробормотал — должно быть, нехорошее, потому что после этого человек сказал ему:
— Грехи, батя, как воши: чем их больше, тем громче чухаешься. Будь здоров и не кашляй.
Из торгсина выходили люди — с бязевыми мешочками, в которых была мука, манка, песок; с бутылками подсолнечного масла, с большими кульками галет, а иногда и с куском коровьего масла, тщательно завернутым поверх бумаги, хлопчаткой.
У дверей торгсина люди останавливались, долго разговаривали и, прежде чем разойтись, обязательно говорили:
— Слава богу, не с пустыми руками.
А оставшись наедине с собою, добавляли:
— Надо пережить трудное время: даст бог, будет хорошо.
Моя мама тоже говорила так: даст бог, будет хорошо. Она каждый день объясняла мне, что я не умею ценить счастья, что теперешние дети даже представления не имеют, как трудно было детям при старом режиме: сама она с девяти лет работала у одного портного. Этот портной должен был учить ее ремеслу, но на самом деле до тринадцати лет она только носила помои и терла полы. Но ей еще повезло: этот портной, ее хозяин, был неплохой человек — он платил ей три рубля в месяц.
Даст бог, будет хорошо, говорила мама. Главное, чтоб куркули не травили хлеб, не портили людям жизнь, а урожай будет — не в этом году, так в следующем, не в следующем, так еще через год. Но урожай будет — не может быть, чтобы не было урожая.
А самое главное, чтобы не было войны. Не дай бог, мне и другим детям узнать, что такое война.
Мама вспоминала банды атамана Зеленого, батька Махно, поповцев, красновцев, шаровцев, петлюровцев, деникинцев, качала головой и вздыхала:
— Как страшный сон! Не дай бог.
Папа прочитал в газете, что японцы захватили уже почти всю Маньчжурию, а в Германии к власти пришел Гитлер.
— Кто такой Гитлер? Хороший человек? — спросила мама.
— Гитлер — фашист, — сказал папа.
Мама не слышала про фашистов, и папа, раздраженный, объяснил ей, что фашисты — хорошие… хорошие бандиты.
— Как петлюровцы и махновцы.
Этот вывод мама сама сделала, но ей все-таки было обидно, что папа не мог спокойно, как другие люди, объяснить ей, кто такие фашисты.