Большой дом. Пожар - страница 54

стр.

Баран Маашу походил вокруг, ухватил травинку в одном месте, цветок — в другом. Он направился к мальчику и прижался к нему своей черной влажной мордой, затем лег, подогнув под себя передние ноги. Тяжелый, жирный запах от его шерсти окутал и ребенка и животное. Жара стала еще удушливее.

Когда Омар проснулся, вот в каких выражениях Командир рассказал ему на этот раз о Бни-Бублене и его обитателях:

— В Бни-Бублене, пожалуй, и нет ничего замечательного. Люди, живущие в городе, мало что знают, хотя и слывут очень образованными. О Бни-Бублене им известно еще меньше, чем обо всем остальном. На севере, на востоке и в любом конце света люди почти ничего не знают о нашей деревне. Кто о ней говорит? Никто! Ведь чтобы о ней говорить, надо знать ее. Если же ты хоть раз побывал в Бни-Бублене, то начинаешь думать о нашей местности, и чем больше ты думаешь, тем лучше она тебе кажется; не то чтобы она была какой-нибудь замечательной, а просто здесь хорошо жить. Дышишь горным воздухом. А если подчас и чувствуешь себя одиноким, так это не то одиночество, что в больших городах.

Здесь одиночество другого рода — одиночество каменистых и пыльных дорог. Насколько хватает плаз, тянутся за живой изгородью виноградники. То тут, то там выглядывает плохонькая хижина феллаха. Все они похожи друг на друга. Вид у них одинокий и тоскливый; эта тоска западает в душу. Феллахи никогда не уходят из Бни-Бублена, а уж если уйдут, то становятся ни на что больше не годными. Их голоса певучи и грустны, а в приветствиях много тепла. Но колонизация гнетет их; в глазах у колонистов — отчаянный страх и отчаянная жестокость. Ибо колонист считает, что труд феллаха ему принадлежит. Он хочет, чтобы ему принадлежали и сами люди. Несмотря на эту зависимость, феллах остается хозяином плодородной земли. Стада, посевы, зарождающаяся всюду жизнь — дело его рук. Земля — женщина; одна и та же тайна оплодотворения совершается на засеянных нивах и в материнском чреве. Сила, заставляющая плодоносить землю, находится в руках феллаха.

Грозен и могуч должен быть феллах, так как вскоре ему придется защищать с оружием в руках свой очаг, свои поля.

У женщин из Бни-Бублена кожа золотистая, как мед, сами же они краше ясного дня. Но вся их прелесть недолговечна: над ними тяготеет давнее проклятие. Едва пройдет юность, их тела становятся жилистыми, как у грузчиков, а ноги покрываются трещинами: ведь ходят они по большей части босиком. Некоторые поражают своей худобой. Да, женщины увядают быстро. И только их протяжные голоса остаются нежными. Но в глубине глаз всегда живет неутоленный голод.

В Бни-Бублене мужчины иногда собираются небольшими кучками поблизости от деревни. Работы на фермах не хватает, и они сходятся, чтобы обменяться новостями. Их лица становятся сумрачными. В такие минуты они бывают несловоохотливы, перекидываются двумя-тремя фразами. Этого им достаточно.

— Мы работали на виноградниках…

— А я на ферме Маркуса…

— Работы здесь больше нет. Нет работы, вот что!

— Можно пойти в другое место.

— Кто знает, наверно, и там безработица…

От нечего делать они медленно прохаживаются по дорогам, залитым ослепительным светом. Дружески приветствуют друг друга. Перекликаются:

— Ну, как дела, Каддур? Не жалуешься на холод?

Тот, кого назвали Каддуром, отвечает, качая головой:

— Жара да пустое брюхо — вот как идут дела.

Раздается неожиданный смех:

— Что правда, то правда, черт возьми! Шутка неплоха! Ну и жизнь!

Человек опять засмеялся, на этот раз тише. Теперь они уже не смеют взглянуть друг другу в глаза.

Дни проходят; в одно прекрасное утро оказывается, что двое-трое, а иногда и четверо феллахов подрались на краю дороги или у водоема, пустив в ход дубины. А это не безделица. Горный воздух возбуждает, и кровь у людей горяча. Иногда у феллахов по целым дням бывают безумные глаза. Вот так-то все и получается.

Феллахи — люди в общем простые, они не заносятся бог весть куда. А в Тлемсене живут сплошь торговцы. И как они себя держат? Вечно похваляются своим былым величием. А что они такое теперь? Феллах серьезнее смотрит на жизнь, мой друг. Не к чему людям зазнаваться.