Большой дом. Пожар - страница 61
Земледельцы Бу-Шанак и Бен-Юб опять переглянулись. Они улыбались друг другу. Кара тоже стал улыбаться, глядя на них.
— Таких людей, как он, надо арестовать, — подтвердил он. — Да, арестовать! Из-за них вся городская голытьба протянет руку деревенской голытьбе, и они стакнутся. Говорю вам, что это опасно, очень опасно для нас, а вы словно этого не понимаете! Когда же вы наконец очнетесь и перестанете доверять всем и каждому? Лишь бы это не случилось слишком поздно, иначе пробуждение будет тяжким. Это говорю вам я, Кара.
И он пристально взглянул на них.
— Видите ли, — продолжал он, — они на все способны. Красть — это уж само собой. Они всегда были ворами и останутся ими до конца своих дней! Так-то! Да и за дубину могут взяться. И бог знает, еще чего натворят. Станут убивать, уж не сомневайтесь, пойдут и на политические преступления! — воскликнул под конец Кара.
Оба земледельца еще раз обменялись взглядом.
Кара заметил по их выражению, что они расположены его слушать.
Кара продолжал говорить. Он уже не мог остановиться. Он закусил удила. Рассказал им, что такое, по его мнению, политическое преступление. Для крестьян из Верхнего Бни-Бублена это были пустые слова: они даже не знали, что они означают! Кара, очевидно, подразумевал под этим недостаток уважения к властям.
Кара заметил ту же улыбку на лицах обоих соседей.
— А почему ты беспокоишься об этом? Какое тебе дело до властей? — спросил наконец Бен-Юб.
Они улыбались и переглядывались. Кара видел по их глазам, что они довольны, так довольны, что даже взволнованы. Он опять стал повторять те же рассуждения — жалобным голосом и уже без всякой желчности. Он говорил все более и более уклончиво и под конец растерялся.
Мужчины неподвижно стояли на краю поля, на котором Бен-Юб поливал помидоры.
Вода, стоившая дороже золота, беззвучно струилась между посаженными в шахматном порядке оливами. То тут, то там виднелась бледнозеленая листва вишен, поблескивали их гладкие стволы. Порой на грядках слышалось шлепанье, нарушавшее гулкую тишину. Это прыгала жаба, привлеченная запахом свежести. По мере того как струя воды приближалась, все яснее слышался шум, похожий то на сухое потрескивание разгорающегося огня, то на шуршание змеи, ползущей в траве. Это иссохшая земля с жадностью поглощала влагу. Но воду — чистую, прозрачную воду — нельзя было увидеть, заметны были лишь большие черные круги сырости.
Другие крестьяне видели эту группу отовсюду: с верхних участков, со склонов гор и с полей, расположенных внизу. Они могли следить за тремя мужчинами издали, не двигаясь и даже не показываясь. «Бу-Шанак, Кара и Бен-Юб, — размышляли они. — Вот как! Они беседуют уже по меньшей мере час. Надо думать, разговор идет интересный. Надо думать, у них времени хоть отбавляй. Но ведь не у Бен-Юба же. Сегодня его очередь поливать. Зато у тех двух — другое дело! По правде говоря… трудно понять что-нибудь».
«Мне хотелось бы знать, очень хотелось бы знать…» — думал Баба, бросивший вскапывать небольшой клочок земли среди скал. Собираясь взяться за поливку после Бен-Юба, он бормотал: «Мне хотелось бы знать, в чем тут дело, честное слово! Вот что, пойду сам посмотрю, клянусь головой пророка».
Покинув свой наблюдательный пост, Баба направился к трем мужчинам. Еще издали он крикнул им:
— Салям, соседи! Все идет как нельзя лучше? Беседуете?
— Салям! Да благословит тебя Аллах! — ответили все трое одновременно и внимательно посмотрели на вновь пришедшего.
Баба подошел ближе.
Затем наступила очередь Иссы:
— Да поможет вам Аллах!
— Да благословит бог и отца твоего и мать, — ответили трое крестьян.
Бен-Юб сказал, обращаясь к тому, кто подошел к ним последним:
— Приветствую тебя, сосед Гутси. Ты еще жив? Тебя не видно было целую вечность.
— Все мы кружимся в водовороте жизни.
Пришли еще двое крестьян — соседи Бу-ль-Касим Наджжар и Мхамед. Верхний Бни-Бублен был в полном сборе.
Тогда Бен-Юб нагнулся и взял из борозды пригоршню земли. Широким кругообразным движением он показал ладонь с этой бурой пылью остальным мужчинам. И произнес тихо, серьезно, голосом, исполненным грусти: