Большой федеральный крест за заслуги. История розыска нацистских преступников и их сообщников - страница 16
Здесь Фретш оторвался от записей и взглянул на своих собеседников покрасневшими глазами, в которых мелькнуло что-то вроде удовлетворения собой. Затем он откашлялся, полистал свою обтрепанную записную книжку и заявил деловито:
— Теперь я перехожу к третьему комплексу расследования.
Параллельно своим непрямым и поглотившим много времени розыскам в Лейпциге предприимчивый Фретш хлопотал и в другом, так сказать, противоположном направлении, а именно в «Союзе изгнанных».[4] Посещая собрания «землячеств» и «вечера родины», давая объявления в соответствующих органах печати и интенсивно опрашивая пожилых дам и мужчин, которых он пренебрежительно назвал «беженцами по призванию», Фретш разыскал наконец некую Марианну Будвейзер.
Шестидесятилетняя, страдающая артритом женщина жила на скромную пенсию где-то поблизости от Ингольштадта; она родилась в Братиславе (бывшем Прессбурге) и в 1943–1944 годах подвизалась в Тшебине в качестве экономки или — как она сама сказала — компаньонки.
Первое время она вела холостяцкое хозяйство у господина штандартенфюрера Паккебуша — «красивого, внушительного мужчины и настоящего сорвиголовы». «Его звали Герберт, — сказала эта дама. — Я заботилась об этом человеке, которого все так боялись». Затем она перешла, по ее утверждению нехотя, от Паккебуша к другому высокопоставленному господину из дирекции Верхнесилезского завода резиновых изделий и с тех пор вплоть до октября 1944 года управляла виллой, принадлежавшей раньше Зелигманам.
«Высокопоставленный господин», о котором она заботилась тогда с помощью двух польских девушек и одного украинца (последний был садовником и шофером), прибыл в Тшебиню позже других, а до того был «важной птицей» в органах по надзору за резиновой промышленностью. На Верхнесилезском заводе он был заместителем директора по производству. Очевидно, этот новый ее хозяин уступал по ухарству штандартенфюреру CG Паккебушу и не очень был во вкусе фрау Будвейзер. Она никак не могла припомнить, как его звали. «В его имени была буква «и»…» — сказала она, добавив, что, кажется, он имел звание то ли доктора, то ли барона, но она лично должна была называть его «господин директор».
Господин директор и другие руководящие господа из заводоуправления были не единственными гостями на зелигмановской вилле. Время от времени приезжал туда из Лейпцига «господин доктор, генеральный директор» всего резинового концерна. Поздним летом 1944 года он здесь бывал чаще, чем обычно, всегда в дорогом автомобиле и, между прочим, неизменно в сопровождении одной молодой дамы по имени Дора Апитч. Фрау Будвейзер потому так хорошо запомнила ее имя, что еще в Прессбурге, до своего мимолетного несчастливого брака с господином Будвейзером, состояла в близких отношениях и даже была «почти помолвлена» с неким Оттокаром Апитчем. При первой же встрече с Дорой Апитч она осведомилась, нет ли у нее родственников в Братиславе, на что получила весьма надменный отрицательный ответ…
Все разговоры господ, бывавших на вилле — самого директора, «господина доктора» и сопровождавшей его Доры Апитч, так же как и появлявшегося здесь иногда Герберта Паккебуша, — начиная с лета 1944 года почти все время вертелись вокруг одного вопроса: удастся ли «Ивану» прорвать стремительно приближавшийся немецкий фронт и как бы поскорее и понадежнее обезопасить себя вместе со всеми накопленными в Польше ценностями.
Больше всего они беспокоились об обстановке и внутреннем убранстве зелигмановской виллы — коврах, красивой старинной мебели и картинах, столовом серебре, постельном белье, фарфоре, огромных запасах продуктов и вина.
Рассказав все это, Фретш заметил, что «по психологическим соображениям» он не стал расспрашивать фрау Будвейзер сразу же о той картине; ему представлялось, что из тактических соображений надо выждать, пока она сама заговорит об этом.
Некоторые ценности — по какой причине и по чьему указанию, этого фрау Будвейзер припомнить не могла — отправлялись тогда в качестве подарков высокопоставленным и влиятельным лицам. Так, например, привезенный, по всей вероятности, из Германии «красивый мейсенский кофейный сервиз на двенадцать персон», который ей самой пришлось упаковывать, был послан какой-то «важной птице» в канцелярию фюрера. Эсэсовцы, которые частенько наведывались сюда, также прихватили кое-что, в частности большой ящик с вином и коньяком, а может быть, и с каким-нибудь другим ценным содержимым — он отправлен в некий «пункт экономического контроля» в Праге, хотя разговоры велись о том, что «перебазировать» в Протекторат,