Большой куш - страница 4

Майк всегда торопился, чтобы не опоздать на дополнительный поезд. Он был заядлым игроком, но, несмотря на вечные проигрыши (а на лошадей он вот уже много лет просаживал больше половины недельного заработка), ему не удавалось прикинуть свои шансы даже к концу скачек. Он был вообще не в ладах с цифрами.

Конечно, как служащий ипподрома, а точнее — как лицо, владеющее лицензией на торговлю спиртными напитками в баре на ипподроме, Майк не имел права делать ставки в кассах для обычных посетителей. Поэтому каждый вечер он пытался предугадать исход скачек следующего дня на основе имеющейся информации, а утром, по пути на работу, заглядывал к букмекеру и делал ставки. Несмотря на слабость к бегам, он считался солидным и надежным человеком. Букмекер предоставил ему кредит, и Майк рассчитывался с ним обычно в конце недели, когда получал очередное жалованье.

Во время долгой поездки домой в поезде он доставал программку с информацией о заездах и подсчитывал собственные результаты. В тот необычный день ему как никогда хотелось побыстрее приняться за подсчеты. Из-за того, что сегодня на него вышел Клэй, Майк был в приподнятом настроении. Будущее представлялось ему в розовом свете, и ставки, сделанные им, были больше обычного.

Он знал, что проиграл, но еще не понял сколько. И не только потому, что был несилен в арифметике, — он вообще не мог удержать в голове сумму выигрышей со ставок. Майк знал одно: сегодня он поставил больше двухсот долларов, а к финишу пришла только одна из его лошадей.

На гладком лбу Майка залегла глубокая складка, и тут ему в голову странным образом пришла та же мысль, которая была на уме у Марвина Ангера: что такое паршивые несколько долларов по сравнению с сотнями тысяч, о которых он только и думал последние несколько дней?

Внезапно внимание Большого Майка привлек шум в дальнем конце бара: высокая стройная девица, которой можно было дать от силы лет девятнадцать или двадцать, истерически хохотала. Она крикнула что-то своему спутнику, толстяку средних лет с блестевшей от пота лысиной, и вдруг, изогнувшись змеей, схватила высокий бокал и выплеснула содержимое на его цветастую спортивную рубашку. Два других бармена пытались ее утихомирить. К ним быстро шел дежуривший на ипподроме полицейский. Увидев его, Майк снова принялся за работу.

Его широкая, плоская физиономия выражала суровый укор. Несмотря на слабость к игре на бегах и еще большую страсть к чревоугодничеству, Майк слыл добропорядочным человеком с принципами. В свои шестьдесят лет, хороший католик и отец дочери-подростка, он крайне неодобрительно относился к современной молодежи и в особенности к той ее части, которую ежедневно наблюдал из-за стойки бара. Он машинально ухватил несколько грязных стаканов и снова вернулся к мыслям о деньгах. Его воображению вновь представилась баснословная сумма — миллион, может быть, даже два миллиона долларов. Затем его мысли от денег перенеслись к Джонни Клэю.

Джонни Клэй был хороший малый — хоть и отсидел четыре года в тюрьме, имел криминальный «послужной список» и все такое. Тщеславию Майка льстило то, что Джонни помнил его по прошлой жизни и дал знать о себе сразу же после освобождения.

Большой Майк знал Джонни с тех времен, когда тот был просто соседским светловолосым мальчишкой, а сам Майк работал в гриль-баре у Костелло. Даже тогда, когда Джонни бегал в коротких штанишках, он уже отличался буйным нравом. Но он всегда был добрым малым, и к тому же с головой. Прирожденный лидер.

Майк помнил его и повзрослевшим, когда тот уже начал шастать в бар и забавляться с музыкальным автоматом. Он не бузотерил, пил мало. Хлопот с ним никогда не было.

Конечно, Майк не одобрял дорожку, которую выбрал для себя Джонни. То, что он не в ладах с законом, было ясно сразу, и Майк искренне горевал, когда копы наконец загребли юного Джонни и посадили за грабеж.

Лишь в последнее время Майк перестал подходить к жизни со строгими мерками. Беспросветная нищета существования, отчаянные попытки свести концы с концами на барменское жалованье, которое неизменно приходилось делить с букмекерами, озлобили и ожесточили его. Когда Майк думал о том, какие деньги ежедневно проходили через зарешеченные окошки касс, то невольно задавался вопросом: а что, собственно, страшного произойдет, если часть этого нескончаемого потока он отведет в свою сторону?